Иосиф Гольман - Хранитель Реки

У всех – кроме, наверное, лежавшего на полу человека в черном – заложило уши от мощного грохота. В избе, как в аду, запахло серой от сгоревшего пороха.

Удивительно! После пережитого страха – даже не страха, а ужаса! – Ефим ровно ничего похожего не испытывал. Даже мыслишка черно-юмористическая появилась насчет пришельца: типа, летать не умеет, а выделывается, тоже мне, Шварценеггер! Жаль убиенного ему не было абсолютно. До такого гуманизма, как жалость к похитителям детей и убийцам мирных граждан, Ефим Аркадьевич Береславский пока не дорос.

Более того, мысль его потекла по мистически-бытовому руслу. Он внимательно посмотрел на лежавшее у порога тело – черную, изодранную картечинами куртку залп почти сорвал с плеч ночного гостя – и сказал:

– Его надо быстрее закопать. В такой дождь никто ничего не увидит.

Скорее всего, это была излишняя предосторожность. В Вяльме народ появлялся только по выходным, а сейчас был четверг.

– А еще нужен осиновый кол! – добавил высокообразованный профессор. Просмотренные в детстве ужастики сейчас активно вбрасывали в его возбужденное сознание позабытую информацию из жизни вампиров.

Бакенщик не стал обсуждать тему, а наконец встал с насиженного места, подошел к телу сзади, подхватил под мышки и в одиночку, без особых усилий, выволок его на улицу. Там спустил по ступенькам крыльца и положил рядом, на относительно сухое место. Кстати, ливень наконец прекратился. «Глядишь, и солнышко засияет, и радуга появится», – мстя непонятно кому за пережитый испуг, кощунственно подумал профессор.

А в избе уже шел очередной переговорный процесс.

– Не так все и страшно, – забросил удочку Береславский.

Оглоблины благоразумно промолчали – им как раз показалось, что все очень страшно. Галина промолчала тоже. Ответил, как ни странно, не склонный к пустым беседам Бакенщик.

– Они вернутся, – сказал он. – Так, дочка? – спросил он у Надюшки.

– Так, папа, – ответила девочка.

– Нам надо бежать, – сказал Бакенщик. – Ты подвезешь нас до лодки?

– Нет, – ответил Береславский.

Бакенщик заметно удивился, но вслух не сказал ничего.

– Вам надо сделать вид, что вы бежите, – не обращая внимания на реакцию собеседника, спокойно сказал профессор. Он уже был полностью в своей стихии – планирование и придумывание, несомненно, было коньком идеолога «Беора».

– Это как? – Бакенщик не побоялся потерять время, выслушивая столичного деятеля. Значит, что-то в нем увидел.

– Вам надо дождаться утра и сделать вид, что вы бежите. В «маленькой» Вяльме народу нет, так что придется заскочить в большую. Купите там что-нибудь. Мороженое, например.

– Нельзя ей мороженое, – подала голос Галина. – Нам еще через озеро в моторке плыть.

– И не надо. Сами съедите. Или за борт бросите.

– А Надюшка с кем, – начал понимать Бакенщик, – если мы – отвлекающая операция?

– Именно так, – довольный тем, что его план не отвергнут сразу, разулыбался Береславский. – Вы поплывете вот с этой куклой на руках, – он показал на огромную куклу, с которой Надюха даже не успела поиграть.

– А где будет дочка? – теперь спросила Галина.

– У меня в машине! – торжественно объявил Ефим Аркадьевич. – И даже не на заднем сиденье, а за его спинкой, в багажнике. Там стекла тонированные и места до черта, сделаем ей гнездо – падишахи обзавидуются.

– Ты увозишь ее в Москву, – утвердительно сказал Бакенщик. Это его «ты» дорогого стоило.

– Да. И не утром, а прямо сейчас. Типа я испугался и сбежал с чужой разборки.

Бакенщик задумался.

– Наверное, ты прав, – наконец сказал он. – А как нам потом ее забрать?

– Когда убедитесь, что вас не пасут, и подготовите новое место – вышлете мне эсэмэску. В ней напишите широту и долготу. С точностью до пятидесяти метров. Навигатор я вам сейчас отдам, с инструкцией разберетесь. А я и без него обратно дорогу найду.

Галина молча смотрела на мужа.

– Он прав, мать, – тихо сказал Бакенщик.

– Все, Надюха! – обрадовался профессор. – Ты теперь – моя дочка. На время, – уже не так радостно добавил он.

У Надюхи сразу намокли глазки. Даже самая феноменальная девочка, расставаясь с мамой и папой, становится просто девочкой.

– Не расстраивайся, детка, – Ефим с удовольствием взял на руки ребенка – такая приятная, хотя уже и здорово подзабытая радость. – Я тебе компьютер поставлю, с Интернетом. И диски, какие хочешь, куплю. Моя дочка, Лариска, будет играть с тобой в куклы. А я – в шахматы, – последнюю часть фразы он произнес как-то не вполне весело.

И опять сработали пресловутые биологические шесть лет – Надюха от таких перспектив явно повеселела.

Потом женщины остались в избе, а мужчины, взяв лопаты, вышли на улицу.

Темнота ослепила. Когда дверь закрыли и глаза привыкли к сумраку, они …ничего не обнаружили! Бакенщик включил фонарь, навел яркое круглое пятно на то место, куда сам же положил тело.

Трава еще была примята. Но человека в черном не было.

– Не помогло серебро? – неожиданно усмехнулся Бакенщик.

– Надо было сразу осиновым колом! – недобро, хотя и задним числом, проконсультировал московский профессор. – На самом деле ничего страшного. – Ефим пытался бодриться, но воскрешение человека в черном ему явно не понравилось. – Может, он был в кевларовой рубашке. Знал ведь, куда шел.

– Может и так, – сказал Бакенщик.

– Интересно, он за нами наблюдает? – спросил вновь начавший трястись Ефим Аркадьевич. Он с детства побаивался зомби.

– Нет, – кратко ответил Бакенщик.

– Откуда знаешь? – Ефим поверил сразу, но, обрадованный, все же переспросил.

– Чувствую, – ответил тот.

«Вот и хорошо», – подумал про себя Береславский. Есть и на нашей улице сверхъестественные способности. Однако за «сайгой» в горницу все же сходил и приклад в транспортное положение с одновременной постановкой на второй предохранитель возвращать не стал. Так и сел в машину – девочка в теплых одеялах сзади, Ефим с «сайгой» – впереди. За руку попрощался с Вадимом, приобнял за мощные плечи подошедшего к водительской дверце Бакенщика, повернул ключ зажигания – и под глухой рокот родного дизеля тронулся в Москву.

Домой.

Место:Москва.

Время:три с лишним года после точки отсчета.

Директор выставки и один из почетных гостей – какой-то сенатор или депутат, Ефим никогда их не запоминал – одновременно разрезали ножницами широкую красную ленту. Грянули фанфары, точнее, ударили в смычки четыре симпатичные девушки в длинных белых платьях – ансамбль солистов «Виртуозы Одинцова». Играли они что-то красивое и светлое. Дикий в плане музыки Ефим Аркадьевич определял это одним словом – Моцарт.