Роберто Пацци - Конклав

Вся верхняя часть великолепной картины, где блаженные расположены, недалеко от Спасителя, пробуждаются к вечности трубящими ангелами – вся эта часть была покрыта переливающимся темно-зеленым ковром из скорпионов, закрывшим собой все цвета и фигуры фрески.

Вошедшие кардиналы подняли головы: кое у кого из них голова пошла кругом, у кого-то щеки залились, слезами, другие быстро сели, закрыв глаза ладонями, а кто-то шатаясь искал в толпе хоть кого-нибудь, кто мог хоть что-то объяснить, может быть, и самого камерленга. Почему, собственно, его, он сам дрожал, обернувшись к тоже задрожавшему кардиналу Этторе Мальвецци, только что вошедшему в капеллу и сразу заговорившему:

– Они атаковали только Добро, только святых… что же нам делать? Не можем же мы оставаться здесь и ничего не предпринимать!

У Веронелли, все еще ощущавшего действие противоядия, закружилась голова.

– Что ты хочешь, чтобы мы сделали? Что – пропеть Veni Creator, [43] Veni Creator Spiritus – Приди Дух Творящий – начальные слова старинного католического гимна, приписываемого Храбану Мавру. как делали это в предыдущие разы? Или теперь же вызывать специалистов для очистки стен, чтобы спасти картину?

От Мальвецци никогда не было никакого толку, и Вероненни продолжил.

– Я все вижу, Мальвецци. Иди на свое место, не будем терять присутствия духа. Лайте мне подняться на алтарь, постараемся найти выход. И покинем капеллу, пока не выберем нового папу!

Он решительно пошел в глубину зала, сквозь толпу кардиналов, которые все еще не находили смелости занять свои места, как это делали в прежние дни.

Даже пример камерленга не помог им тронуться с места. Атмосфера в капелле их угнетала; они никак не могли справиться со своими чувствами. Но Веронелли не повернул назад, он шел прямо к своему месту председателя совета, к алтарю. Дал указание монсеньору Сквардзони подойти.

– Пойдите к Назалли Рокка и скажите, чтобы ввел кур через дверь позади меня, быстрее, иначе эти люди потеряют всякий рассудок.

Он понимал, что над ним, над его головой и за его плечами, есть эти мерзкие метастазы Зла. Поднял глаза, мельком взглянул наверх, ему удалось различить неповрежденные фигуры Спасителя и его почтеннейшей Матери. Повторяется феномен святых картин в Ватиканских музеях. Почувствовал, что был прав, когда одобрил продолжение борьбы с тварями – конечно, силы Добра преодолеют все.

Взорвало его криком, он и вправду скорее кричал, чем просто произносил хорошо слышные и в конце зала, латинские слова: «Vade retro, vade retro, Satana!» («Отойди, Сатана, отойди!»). [44] Евангелие от Марка, 8.31–33; из слов Спасителя, обращенных к Петру: «отойди от меня, Сатана, потому что ты думаешь не о том, что Божие, но что человеческое».

И в это самые минуты перед пораженными кардиналами рассыпалась тысяча белых кур, заполнивших Сикстинскую капеллу. Напуганные преосвещенные, расталкивая друг друга, заметались кто куда: кто сновал по центральному проходу, кто занял свое место, кто двинулся к выходу, кто уже выходил на лестницу, кто застрял между креслами, кто кружил у алтаря, – и все это создавало страшный шум, в котором потерялись последние слова, произнесенные камерленгом.

Это зрелище князьям Церкви казалось драматической пародией на то, что было в фантазии Микеланджело, придавшего форму и содержание фреске «Страшный Суд».

Цвет этого глубоко-зеленого нечто напоминало движущуюся морскую волну, беспокойно колышущуюся в той части картины, где были изображены блаженные. Обезумевшие куры, предчувствуя добычу, как в древнем сне, распахнули крылья. Кардиналы искали выход. Крысы, оставшиеся в Сикстинской капелле, забивались под деревянные кресла в надежде спастись, но неотступно преследовались множеством котов. Кошачья ярость опрокинула несколько самых старых преосвященных, а между тем именно они способствовали уничтожению крыс.

Но открытый пол был царством пернатых: куры хватали падающие с фресок гроздья скорпионов. Наконец, своды фрески с избранными, ангелами и мертвыми, стремящимися попасть в долину Иосафата, начали постепенно освобождаться. Некоторые из кур взлетали, не сомневаясь, что достанут своих подопечных; тогда, отделяя скорпионов от стены, им удавалось пронзить падающую вниз мерзость ударом клюва. Казалось, эта «адова связка» только набирает силу.

Небольшая группа у алтаря, камерленг с прелатами – настоящая скульптурная группа стоических добродетелей, – испытывая страдание в этом гомоне, не трогалась с места. Они молились, следуя за латинскими словами камерленга, за словами, которые никто никогда не узнает. Из дверей задней комнаты, откуда хлынула яростная куриная стая, появилась еле видимая – из-за пыли, поднявшейся в воздух до невозможности вздохнуть, – мощная фигура «режиссера» этого освобождения от Зла, графа Назалли Рокка, архангела Михаила конклава.

Смятение членов конклава усиливалось еще больше, главным образом, из-за фрески Микеланджело.

Кашель из-за затрудненного дыхания пожилых кардиналов, призывы о помощи кое-кого из них, падение некоторых на пол, нашествие кур и котов, кошачье мяукание, неистовое хлопанье сотен и сотен крыльев, писк отчаявшихся крыс, жалобы – чьи? людей? бестий? – создавало трагикомический мир.

Должно было пройти несколько часов, прежде чем воцарились тишина и покой в этом месте, самом священном в Ватиканских дворцах. В эти часы, по распоряжению неутомимого Назалли Рокка, весь персонал, обслуживающий конклав, был призван оказывать помощь бедным князьям Церкви.

Никто из обслуги, ввиду того, что произошло здесь, не мог сдержать эту «машину ужаса». Самые слабые, пройдя всего несколько шагов по капелле, теряли сознание. Спасали железная воля и точные указания главного инженера Города Ватикана, стоически помогающего своею решительностью камерленгу. Его Высокопреосвященство неподвижно сидел на своем месте, но еще был способен следить взглядом за происходящим, отдавать распоряжения туда, в ад, который медленно отступал.

Нужно было срочно отправить наиболее «тяжелых» преосвященных в медицинский пункт, вызвав скорую из близких к Ватикану госпиталей. Камерленг, едва поняв, что сила «урагана» уменьшается и можно сойти с алтаря, передал в зал прессы распоряжение заблокировать все телефонные линии, попросил также не выходить в интернет и выключить компьютеры. Не хотел бросать «поле боя», прежде чем увидит освобождение Сикстинской капеллы от последних трупов животных и скорпионов. Победителей, котов и кур, оставшихся в живых после битвы, распорядился вывести в ризницы и в ватиканские сады, где должны были поставить клетки и курятники, и накормить. Взял на себя ответственность за необычное решение, непонятное вне Ватикана, в мире, в котором умышленно не замечают и должно быть продолжают игнорировать правду и причины все еще несостоявшихся выборов – шестьдесят шестых, с тех самых пор, как двери конклава закрылись наглухо.