Татьяна Дагович - Хохочущие куклы (сборник)

– Какое направление, если отсюда одна дорога только-то. Ты как знаешь… а нарядов, между прочим, у меня и нет, кроме одной юбки. Из-за тебя.

– Ладно! – В сердцах он ударил себя ладонями по брюкам. – Ты же не угомонишься, я знаю.

Он знал, что сама Анастасия не уйдет далеко. Ей был свойственен особый страх, похожий на детский, страх потерять родителей: она боялась удаляться от него. В остальном Анастасия была скорее безрассудна, чем труслива, и эту свою слабость раз за разом пыталась преодолеть – всегда безуспешно. Но также Константин знал, что, если не согласится пойти с ней сейчас, брюзжание растянется не на два часа ожидания, а на три недели отпуска. Увещевать, стучать кулаком по столу, уходить – все будет бесполезно. Он знал свою жену.

Из асфальтового круга, в котором они стояли (должно быть, предназначенного для разворота автобусов), вытекала двухполосная дорога. Они покинули круг и пошли по дороге. Злость постепенно сходила на нет, Константин успокаивался – дело привычное. Он смотрел по сторонам. В своем нытье Анастасия была не так уж неправа: места в самом деле отвратительные. Сожженные солнцем, оставленные мутным облакам, замусоренные и заброшенные. По сторонам оплывали глиняные карьеры, тоже брошенные. Растительности почти никакой, только сухая трава. Пыль в воздухе. Через некоторое время они уцепились друг за друга, обняли друг друга и шли молча, погруженные в мысли. Свистел слабый ветер. Пыль, уже покрывшая лица, забивалась в рот, нос и глаза.

Им повезло: через два с половиной часа их, изможденных, подобрал автобус.

Анастасия стояла на балкончике. Кутаясь в мужской свитер и вглядываясь в гриппозное море, не могла осознать, что осень; что пестрый мусор, очерчивающий линию прибоя, – палые листья. «Зачем мы сюда приехали? – спрашивала она и не ждала ответа, потому что была одна в номере. – На самом деле, зачем было ехать в такую даль, к морю? В день отъезда была жара. А теперь…» Со дня приезда она еще ни разу не нашла времени выйти на пляж. То полулежала в кресле с книгой, то одевалась и красилась к ужину или обеду.

Анастасия вошла на минуту в комнату, где воздух был тепло-удушливый при выключенном кондиционере, взяла с тумбочки золотистую пачку сигарет и вернулась на балкон. Там отодвинула кресло от пластмассового (ветер задувал в уши) столика, устроилась, поджав ноги. С этой точки лучше видно. Закурила. Ветер обрывал клочья дыма и сразу уносил.

Ее трогали вопросы: зачем она здесь? Как сюда попала? Почему одна, если не считать этой полупустой пачки сигарет и мужского свитера, то валяющегося на тумбочке, то на кровати, то болтающегося на ее плечах или в шкафу на вешалке. Но самый мучительный вопрос: что ей нужно? (На этом месте она затягивалась, глотала дым и облизывала уже обветренные соленые губы.) Тщательная исследовательская работа.

Сначала казалось – ей нужен ночник. В детстве она видела в магазине ночник из проводящих свет волокон – вылитый инопланетянин, но куда важнее – у маминой подруги: ночник с поднимающимися и опадающими каплями воска. Мама с подругой уходили на кухню, а она оставалась наедине с ночником. Наблюдала, как в красной подсветке растягиваются, образуют перепонку и делятся шары; как одинокие протуберанцы отрываются от первичной живой массы внизу, ведут самостоятельное существование: взлетают, остывают и опускаются мертвые – в горячее оживляющее лоно. Ей подумалось теперь, что мама на самом деле ее любила, была с ней осторожна и деликатна, заботилась о ней. На глаза навернулись слезы.

Анастасия опустила взгляд к полу, уткнулась носом в колени, прячась от своей многолетней ссоры с матерью – не ссоры даже, разрыва всяких отношений. Потрепанные спортивные штаны пахли резиной. Она никогда не задумывалась раньше – сначала как ребенок, потом как отвергнутая, – а сейчас осенило: она была единственной дочерью, она была любимой дочерью, по крайней мере до брака. Ма-ма. Как трудно было это произнести в первый раз неприспособленным мелким ртом, а потом трудно забыть. Анастасия подняла лицо, потянулась к затухающей сигарете. Очень захотелось, чтобы вокруг были люди, только не мельтешащие. Например, постоянные – как семья, со своими законами и отношениями, чтобы меньше думать в неподвижности.

Аномальное состояние неподвижности. Осень. Клочки облаков. Все на месте, один и тот же вид с балкона – где-то там, внизу Константин. Муж, взявший на себя все заботы о ее жизни. Постоянная мысль о присутствии Константина, об отношениях с ним, теперь стала неприятной, даже пугающей. Хотя она не сознавала до конца, что же он причинил ей, лишив любовных страданий и страстей, заботы о пропитании, о жилье. Оставив только чистое бытие, в которое она погружалась без сопротивления. Все глубже, разгадывая, что значит быть, и теряя суетливое дыхание мира.

Только случайно найденные сигареты и сквозняки еще удерживали ее. И, возможно, помятые спортивные штаны. Полностью сосредоточилась на ночнике из воспоминания, постепенно утрачивающем ватный теплый цвет, в постоянном движении. Тени пятнами расходятся по пыльной тумбочке и стенам, поднимаются к потолку. Она же в это время должна спать ровным сном и дышать предельно размеренно, и волосы должны быть ровно разложены по подушке (снова забыла о стрижке).

Крышка у ночника резная, бронзовая, наверное. На крышке вместо ручки маленькая балерина, если потянуть за нее, крышка откроется, и можно будет увидеть, что происходит внутри. Как пульсирует воск. Словно вены, а дно гладкое, блестит. Оно слизкое, оно неподвижно. Тени создают впечатление, что эта неподвижность напряжена, как сокращенная мышца. В жидкости, кроме крупных восковых комьев, взвешены мелкие пылинки, они почти не поднимаются; из-под дна к электрической розетке ведет грязный старый провод. Так можно много часов неподвижно спать при слабом освещении. До забрызганного прибоем рассвета.

Сквозняк хлопнул балконной дверью, Анастасия встрепенулась, подняла припухшие веки, и за стеклом двери увидела искаженную фигуру – несомненно, Константина. Он что-то держал в руках. Она вдруг почувствовала, что озябла, – ветер легко проходил между петлями свитера. Вернулась в комнату и сразу посмотрела в его лицо. «Такое же лицо, как у моей матери. Одни черты. Знал бы ты, как ты похож на нее». Передернуло от мысли об интимных отношениях с ним. Даже о меньшем – о ласках и поцелуях.

– Ты все-таки появился! Через столько времени!

– Я зашел в магазин, – он виновато моргнул. – Продавщицы там не было, я пошел дальше.

– А я уже предположила, что ты бросил меня насовсем.

– Что ты болтаешь, я полчаса назад вышел. Сама же меня послала за чертовыми конфетами. Вот, кстати, коньяк. В нашей лавочке не было продавщицы, я пошел дальше по побережью, к следующему отелю. Как ты себя чувствуешь?