Татьяна Дагович - Хохочущие куклы (сборник)

Они свернули в узкий коридорчик. Нора отвлеклась на секунду на прошмыгнувшую по туфлям крысу и уже не смогла найти глазами Мани. Света нигде не было. Она застыла в равнодушном оцепенении. Послышался смех вдалеке (или это было эхо?); послышалось, как что-то падает, долго стуча о ступени, разваливаясь на ходу. Потом утихло. Копошились крысы. Текла за стеной вода. Там была умывальня ее матушки.

Нора вспомнила, как пройти к матушке: нужно отсчитать на ощупь четвертую дверь в стене. Там и будет мама. При этой мысли у нее заболели глаза, просто сухо заболели, потому что мокрые слезы нельзя – пудра. Она умела и любила считать, ощупала двери и четвертую толкнула.

Это была небольшая квадратная комната с единственным канделябром – слабо освещенная. Под потолком жили особые зверьки, раньше мама называла их нетопырями. Совсем пусто, если не считать стоящего в центре креслица на колесах, в котором косо полулежала старуха в черном платье, придавленная мерцающими украшениями.

Нора сделала реверанс, склоняя голову, боясь, что съедет тяжелый убор. Подошла к креслу. Матушка лежала так странно, что глаза были уставлены в верхний угол. Переместить ей голову Нора сначала не решилась, вряд ли глаза могли что-то видеть. Она закашлялась от волнения, достала из потайного кармана платок, вытерла губы. Медленно обошла кресло. У мамы глаза как бриллианты. Кожица вокруг глаз вся сморщенная, светится в полутьме.

Нора прошла в угол. Шлейф шуршал о пол, словно змея. Постояла. Вернулась к креслу, обошла его еще раз, осмелилась поправить головной убор матушки – он съехал на затылок, и у королевы Марии выбивались седые пряди. Пройдя несколько раз из одного угла в другой, Нора удалилась.

«Фелисия… Счастливая моя… Но разве это ты?» – шептала за спиной королева, однако Нора, уходившая через галерею, уже не слышала.

Этот день продолжался.

Зеркальный зал. Зажжены белые свечи, очень много свечей со всех сторон и в зеркалах. Слишком светло.

Из сплетений света к Норе делает шаг ее двоюродный брат Алекс Ниффлонгер, странного зеленоватого цвета глаза его под черными ресницами полны огней недоброго свойства, но улыбка мягкая, как у ангела на своде часовни. Алекс Ниффлонгер благороден и богат, мысли о направлениях течений денег бросают иногда неровную тень на его лицо – но куда чаще светится оно жарким внутренним светом. Его светлые волосы завязаны на затылке.

В пурпурном платье, в мерцании украшений Нора делает шаг к кузену, зеркала вздрагивают из-за ее движения, потому что преломленные в ее камешках лучи одновременно меняют линию полета. Ее лицо скрыто вуалью для удобства, и голова на узкой шее похожа на засушенную розу на ровном стебле. За Норой делают шаг все ее дамы, одетые в белое.

Гуидо смеется и играет на клавесине, откуда-то издали доносятся, перебивая ритм, звуки лютни, но Гуидо глушит их хохотом. В реверансе склоняется отражение принцессы, не вздрагивает ткань, не дышит стянутая грудная клетка, не покачивается от воздуха вуаль, и серьги неподвижны. Протягивает пальцы для поцелуя, с перстней стекает ледяная вода.

«Элеонора Фелисия», – называет ее кузен.

На балюстрадах раздаются аплодисменты, но она не может рассмотреть, кто там. Начинается напоминающая танец церемония, требующая полной сосредоточенности. Нора знает назначение каждой секунды в последовательности движений, помнит, под каким углом должен наклоняться убор, как – складываться юбка. Но, не полагаясь на опыт, контролирует одежду и драгоценности. Несколько ошибок совершает небрежный Алекс Ниффлонгер, что ее не сбивает. Она аккуратна. Некоторые из ее дам лишены таланта, однако стараются выполнять движения прилежно. Нора совершенна.

После переходят в обеденный зал, идти приходится по узкой, почти не освещенной лестнице, поворачивать голову нельзя, мешает смотреть вуаль, но боковым зрением в одном из окон успевает заметить белое помещение, кто-то печатает, кто-то стоит посреди с листами бумаги и говорит беззвучно.

Столы накрыты, украшены. Розовые лепестки плывут по вину, жир, смешанный с молотым имбирем, течет по мясу. Садятся после того, как королева Мария в своем кресле оказывается у стола. Взгляд королевы кажется цинично-насмешливым, но она молчит. Нора сидит рядом, не поворачивает голову, и не видит, и вскоре забывает о своей матери. Нора ест мало и осторожно. Дамы едят много. Кавалеры пьют и шутят, но все женские тела зажигает только взгляд Алекса Ниффлонгера. У Норы нет женского тела – есть каркас, есть эссенции. Она не замечает, как жадно пробивается у дам румянец через слои белил, не замечает их грязных подолов.

Никто из сидящих прямо напротив не был знаком Элеоноре Фелисии, кроме кузена Алекса, с которым годы назад встречалась часто, но теперь все реже. Вносили и уносили рыбные блюда. Обедающие разговаривали. Нора молчала и слышала только некоторые звуки, болтовню гостей.

«С тех пор как наша королева больна, а принцесса душевно расстроена…» «Ах, это тоже крыса? Нет, я не боюсь крыс. Может, бросим ей рыбную косточку? Крысы едят рыбные косточки? Я на самом деле на испытываю ни малейшего волнения при виде этих милых маленьких…» «…слишком темно. Если бы здесь было немного светлей, вы бы заметили, как я красива, я красивее нашей принцессы, и уж конечно красивее нашей королевы». (Сдавленный смех.) «…где? да-да, в полночь… все часы идут одинаково, и мы можем… да… тише… да уберите же… потерпите. В полночь» «…с тех пор ходит по расписанию, и туда бывают автобусы…»

Внезапно она заметила мальчика за спинами обедающих. Войдя в зал, мальчик вертел головой, она поняла – он думал, как привлечь к себе внимание, чего учинить глумливого, шумного, грязного, чтобы замарать гостей. Он чесал щеку. Элеонора Фелисия нашла глазами Гуидо – ее взгляд был пекущим. Гуидо сразу всё понял, всё уладил – без шума удалил мальчика из помещения.

– Элеонора Фелисия, – обратился сидящий рядом Алекс, но в этот момент накатил приступ кашля, Нора отвернулась, просунула ладонь в тайный карман, за платком. Она умела кашлять достойно, аккуратно и изящно. Испачканный платок бросила на пол.

«О!» – упала одна из свечей, вскрикнула одна из дам. «Правда, из свиного жира…» «Вы неправы, это пчелиный воск!» «Но почему они так чадят? И этот запах». «Воздух стоит на месте».

– Сестричка, смотри – акробаты и жонглеры! – сказал Алекс. – Смотри внимательно, они привезли исключительные номера.

Артисты, разряженные в пестрые тряпки, озабоченно устанавливали реквизит напротив столов, щурились, коротко переговаривались, не обращая внимания на гостей. Одно лицо показалось смутно знакомым. Встретившись взглядом с бесцветными глазами, припомнила, что, должно быть, видела подобное, в зеркале, недавно… Но в каком из зеркал? Сверху, от балюстрады, раздались аплодисменты. Началось выступление. Раскачавшись на кольцах, акробаты сталкивались друг с другом, делали в воздухе несколько кувырков и приземлялись на шпагат. За ними шлейфом летели сорвавшиеся с трико блестки. Другие акробаты в то же время становились на мостик, друг на дружку, так, что получалась пирамида, похожая на пену. Удивительно, какие у них были одинаковые змеиные тела, не отличить мужчину от женщины. Акробаты тягали друг друга за ноги с визгом.