Михал Вивег - Летописцы отцовской любви

На секунду он удовлетворенно умолкает.

— Оно коренится в вопросе, действительно ли необходимо, чтобы это произошло уже при первом свидании. Вот и все.

— Вау! — говорит Синди.

— Ну тогда будь любезен, выйди, чтобы я могла переодеться, — с полным смирением вздыхает Кроха.

Каждое утро мы доплываем с Ренатой до красных буйков, и именно там Рената спросила меня вчера, не хочется ли мне написать что-нибудь и о ее маме — мол, где и как мы познакомились, куда вместе ходили и тому подобное. «Что ж, я не против», — ответил я однозначно, потому как женился я на ее матери действительно по любви, а то, что она была уже беременна Ренаткой, дела не меняет (как и то, что мы с ее матерью теперь в разводе). Так вот: познакомились мы 12 февраля 1967 года в бассейне в Подоли, куда мы по случайному совпадению оба пришли поплавать. Она была там с подругами из гимназии, а я — с однокурсниками из промышленного училища. Помню, она была в ярко-красном раздельном купальнике и держалась несколько обособленно, и это, прямо скажу, мне очень понравилось, потому как девчонки, которые под предлогом всяких водных игр разрешают мальчишкам, с позволения сказать, лапать себя, никогда не вызывали у меня восторгов. Думаю, у каждой девушки, что не хочет уронить себя в глазах того или иного мальчика, должна быть своя гордость. Ее ладная фигурка, естественно, мне тоже очень понравилась, не скрою, но это для меня еще не повод для какого-нибудь, с позволения сказать, лапания. Я часто проплывал мимо нее, и мы несколько раз обменялись взглядами, но заговорить с ней я никак не решался, что, думаю, в семнадцать лет вещь понятная. Потом я встал у сточного желоба, тут и она приплыла и встала рядом. Я набрался духу и спросил, не щиплет ли у нее глаза от хлора, как у меня. Она ответила: «Щиплет», и потому, дескать, она нет-нет да и выходит из воды. Я сказал, что тоже иногда ненадолго выхожу из воды. Потом мы уселись рядом на теплые облицованные желтым кафелем ступеньки трибуны и разговорились. Разговаривали мы долго, хотя мои однокурсники без конца отпускали всякие глупые и пошлые шуточки. С того дня мы стали встречаться (в бассейн мы уже не ходили). Однако ж ни с чем таким интимным не торопились — зачем до времени лишать себя самого прекрасного! На всякие питейные заведения у нас, естественно, денег не было, и мы подолгу просто гуляли, хотя стояли холода. Мы ходили на Кампу и на Стрелецкий остров, где все, естественно, выглядело в то время не так, как нынче, а когда бывало тепло, отправлялись и в более дальние прогулки, например, в Трою или еще куда. В пятницу или субботу ходили на танцы, хотя большим танцором я не был, говорю это прямо. Перед нашей встречей я обычно поджидал мою бывшую жену в парке на лавочке возле их дома. Чаще всего лампы там не горели, но когда она подходила, я всегда безошибочно узнавал ее по походке. Почти всякий раз она приносила мне фрукты — то мандаринку, когда они были, то мытое яблоко, а летом и горстку клубники, естественно тоже мытой. На первый взгляд это всего лишь романтический пустячок, но мне это ужасно нравилось… А когда мы фрукты съедали и потом целовались, наши губы отдавали вкусом именно того фрукта, который в тот день она мне принесла. Со временем эта ее привычка превратилась в нашу прекрасную традицию. Нынче, пожалуй, это может показаться смешным, но если осознать, что достать апельсин или мандаринку в 1967 году было делом не простым, то и отношение к этому будет чуточку другим. Примерно через полгода у нас с моей бывшей женой завязались более близкие отношения, и я, естественно, пошел представиться ее родителям. Думаю, сразу же произвел на них вполне хорошее впечатление, хотя только-только успел получить аттестат (естественно, с отличием). Не стану утверждать, что своему тестю я с ходу бросился на шею и начал величать его «папочкой», но уж хорошее впечатление я старался произвести. Я знал, что моя святая обязанность доказать ему, что его единственная дочка встречается не с каким-нибудь безответственным и спесивым хлыщом (а то и вовсе с прохиндеем), а с человеком нормальным и разумным и к тому же со средним образованием. Вскорости моя бывшая жена оказалась в положении, и от любимых нами фруктов стала вдруг, с позволения сказать, опухать, в особенности от яблок и свежей клубники (компоты переносила). Естественно, я тут же собрался и пошел просить ее руки у моего будущего тестя. А через месяц мы поженились (о том, как родилась Рената, я уже писал).

Только спустя год после развода родителей мои отношения с папкой мало-помалу стали налаживаться.

Зимой на каникулы я с ним, правда, еще не поехала (поехала с мамой и ее приятелем в Крконоше), но сообщила ему, что летом смогу отправиться с ним в какую-нибудь трех-, или четырехдневную познавательную поездку, в крайнем случае на недельную экскурсию с проживанием — туристскую терминологию я давно благодаря ему знала назубок.

— На пробу! — предупредила я.

Он ничего не сказал, но в следующую встречу буквально засыпал меня цветными проспектами Чедока, СКМ [16] СКМ — Союз коммунистической молодежи. и всяких оздоровительных центров. С гордостью советовал мне выбрать даже загранку — лично он посоветовал бы Балтийское побережье Польши или ГДР.

— Болгария, — отрезала я тоном, не допускающим возражений.

— Болгария? — искренне поразился отец.

Ясно было, что промелькнуло у него в голове: четырнадцатилетняя блондинка на Балканах! Не приведи бог!

В середине каникул мы полетели.

В аэропорт я прибыла в собственноручно разрисованной батиковой сине-белой майке и «лацлачах», бретельки я расстегнула и вместе с нагрудничком опустила вниз (хотя и чуть сомневалась, что так действительно носят).

Отец сглотнул.

— Хорошего вам отдыха! — пожелала мама.

В самолете он еще оставался моим отцом, но как только мы вышли в аэропорту в Варне, мгновенно превратился в моего личного телохранителя. Не отходил от меня ни на шаг. На улице то и дело озирался. С подозрением косился на молодых немцев, которые на пляже хотели со мной сфотографироваться (сам не успевал щелкать!). Запретил мне с ними общаться, принимать от них какие бы то ни было знаки внимания. В ресторанах принюхивался к моей еде и с осторожностью дегустировал мое питье. Не разрешал отлучаться в туалет, покуда не обследует его сам и не убедится, что окошко в нем не настолько велико, чтобы мерзавцы болгары могли сквозь него умыкнуть меня и запродать в турецкий гарем.

Вдвойне беспокойными были вечера.

— По ночам нечего прогуливаться в таком виде, — раньше времени обрывал он наши вечерние прогулки, смущенно кивая на мою короткую юбку или майку без бюстгальтера.