Андре Шварц-Барт - Утренняя звезда

У него скопилось два чемодана рукописей, которые он всюду таскал за собой. Испробовал тысячи подходов, и так и сяк пытался приблизиться к планете по имени Освенцим, но никогда не доходил до цели: каждый раз, едва начинал писать о мертвых, его одолевал стыд и он уничтожал написанное. Там, среди пляжей и волн, Хаим ощущал себя пчелой, потерявшей свой улей, и думал: «Одиноких пчел не бывает. Значит, она уже мертва».

Первое же письмо, полученное от Давида, вернуло его в Освенцим, в тот памятный миг, когда перед его глазами возник чудесный мирок под окуляром микроскопа, и, повинуясь прихоти, скорее всего рожденной одиночеством, но сверх того — живой, ощутимой почти на ощупь дружеской связью, нерушимой наперекор разделяющим их океанам, он принялся составлять маленькое примечание к воображаемой книге, которое и отослал Давиду.

Повествователь приступает к этому рассказу в то время, когда ученым удалось обнаружить бесчисленное множество иных цивилизаций, нарождающихся и клонящихся к закату, чья жизнь равна долям секунды и протекает в наших телах и в телах животных. Явление, которое мы, руководствуясь здешними масштабами, называем болезнью, на том уровне можно было бы уподобить космическим катастрофам. Нарушение клеточного баланса при раковом заболевании сравнимо с состоянием после атомной войны, происходившей в околоклеточном мире, который достиг вершин своего технического совершенства. А некоторые таинственные нарушения в деятельности человеческого ума сопоставимы с последствиями взрывов сверхновых звезд в галактике соседнего ганглия.

Отсюда трудности в попытках наладить связи с этими сообществами.

Благодаря системе чувствительных датчиков, действующих на микроскопическом уровне в интервалы времени, измеряемые миллиардными долями секунды, удалось сфотографировать много последовательных состояний (сопоставимых с нашими тысячелетними временными периодами) целого города, разместившегося в определенном нейроне: в клетке нервного волокна, расположенной на уровне третьего позвонка в теле одного турецкого поэта по имени Саид-эль-Арам.

Мы не теряем надежды получать в будущем все более отчетливые снимки цивилизаций в масштабах нервной клетки, но трудности возникают в операциях, проходящих в такие краткие отрезки времени: необходимо наладить коммуникацию с существами, рождающимися, живущими и умирающими на протяжении триллионных долей секунды, а если допустить, что человеческая наука позволяет посылать сигналы в пределах одной миллиардной доли, маловероятно, что мы предстанем перед этими существами в каком-то ином качестве, кроме как в роли великих богов.

Таким же образом, если судить по трудам некоторых ученых, можно интерпретировать ряд явлений, свидетельств жизни, не соотносимых ни с нашей планетой, ни с другими известными нам мирами. Но вопрос останется открытым, пока мы не преуспеем в областях макроскопических, по отношению к которым мы сами находимся в том же положении, в каком межмолекулярное существование соотносимо с нашим. По мнению Видманса, величайшего авторитета в этой области, занимаясь исследованиями, надо быть готовым к поэтапному продвижению, постоянно соотнося между собой все макро- и микрогалактические феномены, свойственные той Вселенной, в которой мы сами обитаем.

Первый шаг: раздвинуть границы этой уже изученной Вселенной, пока не достигнем во всех направлениях зон, где дальнейшее продвижение вглубь невозможно, уже наметившихся в наших опытах с нейроном (при прохождении восточной запространственной области на его границах).

Второй шаг: попытаться определить природу нашей макроклетки, исходя из уже неопровержимого принципа, выводимого из закона о кардинальных взаимозависимостях живой материи.

Третий шаг: эвакуировать все разумные существа из «галактики номер 38» и разработать обширную программу, рассчитанную приблизительно на миллион лет и включающую взрывы звезд пяти звездных величин, данные которой приведены с помощью двоичного кода, принятого во всех мирах нашей макроклетки.

Четвертый шаг: дожидаться новостей из верхних уровней, связь с которыми наладить пока не удается.

По состоянию на нынешний день наш макроклеточный научный мир поддерживает четыре направления действий. Ради удобства изложения (и будучи верными той трактовке, что дает «Великий Интергалактический учебник первой образовательной ступени») мы подразделяем их на две группы.

Первая группа «этико-философская»; ее адепты считают, что мы принадлежим к благородной клетке, непосредственно связанной со спинномозговой системой Высшего Существа; их противники, напротив, основываясь на некотором родстве строения нашего космоса и микрокосма эпителиального и позволяя себе негативистские априорные допущения, утверждают нашу близость к структурам жировой ткани или в лучшем случае к тканям жидкостным, связанным с деятельностью самых малоизученных железистых тел.

Вторая группа «абстрактных медико-пространственных исследований», чьи сторонники предполагают, что мы принадлежим к благородной клетке Высшего существа, а их оппоненты — напротив, что нас надо соотносить с такой глубоко запрятанной в организме структурой, что все попытки связи с Высшим существом (кроме варианта неслыханного везения, как, например, в случае будущих контактов с цивилизацией в нейроне Саида-эль-Арама, которую отобразили четыре фотоснимка) обречены на неудачу.

Теперь Хаим ощущал свою симпатическую связь со всеми землянами, включая тех, что жили в пещерах или говорили с цветами, и привязанность ко всему живому вплоть до насекомых. Даже с теми древовидными образованиями на карте небесного свода, которые как-то связаны со скоплениями межзвездной пыли. На протяжении жизни он ощущал себя многообразно сопричастным всему земному, что приводило нередко в полный беспорядок его мысли, а зрелище современного мира подсказывало его уму, что, быть может, он не единственный такой на белом свете, но при всем том он был убежден, что целые сообщества и отдельные личности гораздо лучше его нанизывали слова на общую нить и умудрялись доводить словесную вязь до славного конца.

Шли годы, и каждый новый вариант его книги неуклонно отправлялся в огонь. Он более не желал наводить на ближних тоску и потому назвал свой опус «Гимном жизни», однако, перебирая вариант за вариантом, так и не сумел оправдать подобное название. В конце концов он попытался втиснуть эти слова в последние строчки текста, но, как бы он ни старался, в его писании не чувствовалось ни гимна, ни жизни.

Он отыскивал тысячи обходных путей, чтобы подойти к теме Освенцима, и в последнем варианте об этом уже писала женщина из 3000 года.