Энн Ветемаа - Лист Мёбиуса

Как видно, Марта вполне довольствовалась ролью громоотвода и, надо полагать, именно поэтому глаза ее сквозь слезы светились гордостью.

Вероятно, именно так и обстояли дела, о чем свидетельствовало поведение Марты: она, взглянув на часы, сперва испугалась, а потом озарилась радостью и сказала:

— Ага, мне снова будет взбучка! Я должна была выполнить одно спешное поручение, а сама, видите ли, расселась тут и распустила нюни! Ну, сейчас он мне выдаст по первое число…

И она, перебирая короткими ножками, опрометью кинулась к больнице, где одинокую женщину ждало ее разгневанное божество.

— Страстотерпец! — воскликнула она, употребив неизвестно откуда появившееся в ее лексиконе слово.

Пент медленно поплелся следом.

Доктор, вы поинтересовались, кстати, весьма корректно тем, как я отношусь к алкоголю. Я и зеленый змий? Так что попытаюсь ответить честно и нелицеприятно.

По правде сказать, сия лихая напасть меня не миновала. В прошлом был период, длившийся примерно три года, когда она навалилась на меня и держала очень цепко. Обычно у человека, попавшего в такую передрягу, стараются выяснить, что же его толкнуло к злому зелью, связано ли это с наследственными факторами или жизнь дала трещину; некоторые весьма доброжелательные и простодушные люди готовы свалить вину на скверные пережитки прошлого. Доводилось мне слышать, что бациллы чумы и столбняка могут поджидать свою жертву, притаившись в земле, десятки и даже сотни лет, чтобы затем неожиданно наброситься на нее; что-то не больно верится в подобные хмельные микробы, впрочем, если кому-нибудь нужны смягчающие обстоятельства, чего не порадеть людям. Легче все свалить на других!

Впрочем, в моем случае нельзя полностью отрицать пагубного, разлагающего влияния капиталистического лагеря, ибо мне очень часто, порой несколько раз в неделю, приходилось иметь дело с иностранцами, в том числе с представителями загнивающего мира. Причем они с превеликим удовольствием продолжали загнивать и в нашей стране. Почти всякое посещение крупной делегации либо симпозиум кончались банкетом (кстати, «симпозиум», кажется, и означает в буквальном переводе «пиршество»), лишь редкие гости являли западную скромность и аристократическую сдержанность духа. Маловато осталось джентльменов с манерами Теннисного клуба!

Финны, братская народность лесозаготовителей и бумагоделателей, весьма уважительно относились к водке (особенно к «Виру валге»), немцы — правда, более скромные — всем напиткам предпочитали… водку, французы, изобретатели шампанского и красных вин (они приезжали к нам реже), находили, что весьма любопытно отведать для разнообразия водочки. Гости из наших крупных республик (их было больше всего и они далеко не самые сдержанные) утверждали, будто все та же классическая забористая водка чище всех напитков и меньше всех подрывает здоровье…

Нелегкая у меня была должность. Недоставало тренажа, присущего дипломатам. Конечно, я не мог посетовать на полное отсутствие навыков — о них немного говорилось выше, — но до сих пор мои упражнения проходили в скромных студенческих рамках. Мы опрокидывали по окончании сессии, иногда после какого-нибудь особенно ответственного экзамена, но в общем-то редко. Химик Пент С. потреблял горячительное от случая к случаю и по-дилетантски. А теперь потребление становилось профессиональным и систематическим. Представительские обязанности могли сделать меня запойным пьяницей, безнадежным алкоголиком, буквально босяком. Может быть, оно и к лучшему, поскольку такого служащего уволили или по меньшей мере перевели бы на какую-нибудь другую работу, хотя товарищ, мистер, герр и месье Пент С. почти никогда не компрометировал свое высокое государственное учреждение. Правда, он напивался, ну скажем, до средней степени опьянения, но, как порой говорится, «с катушек не валился». Однако постепенно становился хроническим алкоголиком: поправлять голову приходилось по крайней мере через день и одно место на пиджаке против внутреннего кармана требовалось часто гладить, поскольку там отпечатывался след славной плоской бутылочки, которую приходилось постоянно носить с собой — иначе не удавалось унять дрожь. Ведь они посещали не только рестораны, они бывали на предприятиях, в общественных местах и Пент был всегда обязан давать исчерпывающую и вместе с тем остроумную информацию.

Особенно тяжелыми были ночи после застолий. Жуткой была бессонница, которая рано или поздно начинает мучить любителей подобного образа жизни. Просыпаешься часа в четыре в холодном поту, тебя колотун бьет, как говорят посвященные, в углу притаилась банкетка, которая назойливо маячит перед тобой, смахивая на гигантскую лягушку… Ох, вспоминать противно!

Нет, до настоящего делирия все-таки не дошло. Кто-то, уж не вы ли сами, доктор Моориц, утверждали, будто это декадентское детище больного мозга, весьма своеобразное, потрясающее, дьявольское, посещает только восемь-десять процентов злоупотребляющих алкоголем — подлинных избранников. В подобных случаях одному моему знакомому якобы наносят визиты маленькие человечки в зеленых и красных мундирах, с гордостью носящие кривые ятаганы; сеньоры из группы беспозвоночных и паукообразных тоже подбираются к его кровати, к тому же якобы привычное нам четырехмерное пространство начинает подкладывать свинью: образовывать какие-то пустоты, вести себя примерно так, как по утверждению астрофизиков будто бы происходит при гравитационном коллапсе. Такое Пенту не мерещилось, однако своего рода сумасбродства, скорее теоретического и философского плана, также связанные с пространством и временем, начали и его донимать. И, как ни странно, именно тогда, когда их вовсе не ждали, на четвертый-пятый день трезвости, в том скверном состоянии, которое называется катценяммером, или воздержанием, и даже в заключительной фазе этого состояния. (Теперь-то химик Пент прочитал к своему огорчению, что он не представлял исключения — подобные явления весьма обычны, с некоторыми людьми они порой происходят через неделю-другую после загула.)

Каковы же они были — эти каверзы с пространством, временем и материей?

Особенно крепко запомнилось одно почти неделю длившееся состояние разброда мыслей, по поводу которого Пенту С. пришлось обратиться за помощью в четвертую привилегированную поликлинику. К ней его прикрепили после повышения в должности. Все-таки у Пента хватило соображения не раскрывать перед врачами свою концепцию в полной красе и объеме, а только пожаловаться на бессонницу, переутомление, сумеречное состояние. Как честный человек, он еще сказал о предположительных причинах и пообещал вскоре поменять работу. Конечно, беднягу Пента тут же напичкали хорошо известными средствами: глюкозой, аскорбиновой кислотой, солями кальция и магния, большинством витаминов группы В и так далее. Кроме того, он принимал успокоительное и по прошествии нескольких дней все образовалось — антимиры больше не досаждали должностному пьянице.