Роман Канушкин - Дети Робинзона Крузо

«Заткни этой дуре пасть!» — предложил Лже-Дмитрий.

Директор взял себя в руки. Почти в прямом смысле — ногти до боли впились в ладони. Он послал Лже-Дмитрия к черту и решил сегодня же все рассказать Юленьке. А пока Дмитрий Олегович лишь посмотрел на девушку, выдохнул, прикрыв на мгновение глаза, — ему показалось, что он выдохнул ватное черное облако, присутствие которого ощущал внутри, — и устало изрек:

— Что ж... решать, действительно, не нам.

Юленька встряхнула головой, убрала со лба прядь волос:

— Мы продаем им...

— Да, продаем. Пусть платят, — подвел черту директор. Его ногти прорвали холеную кожу, и на ладонях выступили капельки крови, зато Лже-Дмитрий заткнулся. — Пусть платят, если, конечно, готовы.

О да! Они оказались готовы. И благодарностям не было конца. Они получили свою модель седьмой серии. В президентской комплектации, как и хотели.

«Вещь!» — прокомментировал притихший Лже-Дмитрий. Так о чем-то существующем в единственном экземпляре говаривали печальноликие знатоки антикварного рынка. Рынка, не терпящего копий. Длинноногая блондинка уехала из салона прямо на ней, на своей вещи . Der Bumer увез ее в большой мир. И вины директора тут нет! (Он ведь пытался ее отговорить.) Нет вины директора в том, что длинноногая блондинка даже не представляла, насколько он, этот новый дивный мир, окажется большим.

А вечером впервые прозвучало: «кап-кап-кап».

В тот момент директор находился дома, в огромном, но довольно уютном, со вкусом обставленном кабинете-библиотеке, подлинном антикварном шедевре, которым Дмитрий Олегович очень гордился. Здесь тоже присутствовали вещи. И многие из них, к примеру, напольные малахитовые часы, уровня Эрмитажа. Или Лувра, как предпочитали говорить новые коллекционеры. Директор поморщился, некоторые из этих «новых» собрали весьма достойные коллекции — и обезьяну можно выучить курить, тем более на нефтяные дивидендики-то. Дмитрий Олегович плеснул себе порцию двенадцатилетнего Jameson’а, уселся в роскошное чиппендейловское кресло, собираясь углубиться в изучение антикварных каталогов. Обычно в такие минуты все волнения внешней жизни отступали на задний план; его страсть вкупе с хорошим виски награждали Дмитрия Олеговича разливающимся по телу умиротворением, ровными сердечными ритмами, почти юношеским блеском глаз и хорошим стулом по утрам. Он искал, двигаясь по застывшему времени; он знал, что они — вещи — живые, со своим характером, норовом, чувством юмора и со своей любовью. О, да, вещи умели любить и ненавидеть, выбирая одних и избегая других, тайная сила наделяла их неведомым могуществом, а страсть была холодной, как лед комет, но она опаляла, сжигала слабых и жадных и укрепляла сильных и верных. Это был тайный голос подлинного мироздания, и человеческие судьбы звучали в нем как короткие вздохи надежд, сладостных, но эфемерных побед и почти всегда разочарований. И было истинное ликование, когда на краткий миг тебе открывался этот голос, когда ты искал и находил, теша себя иллюзией, что тебе-то и выпало это редкое, исключительное «почти».

И сейчас, просматривая новый каталог по живописи, Дмитрий Олегович искал. Уже некоторое время, подчиняясь еле уловимому чутью, искал нечто очень важное. Символ, эмблему своего универсума, знак местоположения в этом, оказалось, что неожиданно меняющемся космосе, которые он обязан будет не просто узнать, а правильно прочесть. Потому что тогда...

Дмитрий Олегович не знал, что «тогда».

Честно говоря, его не интересовали ни маринисты вообще, ни Айвазовский в частности. Хотя крупный русский художник весьма котировался на рынке как прекрасное вложение средств, все эти пенные седые вихры волн или лунные дорожки на притихшей морской глади оставляли директора равнодушным. Его связь с морем

(с водой?) была на уровне курортника, предпочитающего мятный вкус ледяного мохито в тени бассейна зову древнего Океаноса. Его не интересовал Айвазовский, но... Почему-то Дмитрий Олегович искал полотно кисти этого художника; он должен... должен добраться до него, прежде чем... Что? Произойдет что ?!

Этого директор тоже не знал. Он бережно перевернул очередную страницу и нахмурил брови. Его сердце застучало чаще: штормовые волны неведомого моря бились о скалы неведомого берега. Очень похоже. Дмитрий Олегович всматривался в глянец изображения и вместо привычного запаха свежей типографской краски улавливал что-то совсем иное, но... Нет, не совсем то. Чего-то не хватает. Похоже, но не то, что он ищет. Вот и сердце уже бьется ровно, и ласковая улыбка появилась на губах: Юленька принимает ванну, плещется и чего-то мурлычет себе под нос. Юленька, душа моя, обожает подолгу торчать в ванной комнате, а ведь, бывало, они закатывались туда вдвоем, да с бутылочкой холодного шампанского...

Дмитрий Олегович поднял голову и настороженно прислушался. Только сейчас до директора дошло, что слух его подводит — эти привычные милые звуки просто не могут существовать в реальности, потому что в ванной комнате, где много темно-зеленого мрамора и красного дерева, которую директор, по контрасту с царившей в ней роскошью, прозвал «помывочной», никого не может быть. Все это действительно очень мило, только дело в том, что Юленьки, увы, давно уже нет в его доме. Их роман увядает. И этот плеск, капающая вода и приглушенный, хоть и весьма живенький голосок, могли лишь померещиться по привычке.

Дмитрий Олегович отложил каталог в сторону: в доме было тихо, совсем тихо. Он находится здесь в полном одиночестве. Только странной показалась Дмитрию Олеговичу эта тишина. Слишком уж густая и вязкая, слишком нарочитая, словно нечто вдруг затаилось в ней и теперь прислушивается.

— Кто здесь? — директор вздрогнул, собственный голос показался ему сухим, треснувшим. Холодная волна поднялась по спине, будто кто-то коснулся ее ледяным металлическим валиком.

Он какое-то время послушал тишину. Костяшками пальцев отбил барабанную дробь по столу, усмехнулся. Все это полная ерунда! Не было никакой капающей воды, оживленных голосов и уж тем более нарочито густой тишины. Вот знакомое «тик-так» маятника напольных часов и звуки ночного города за окнами.

Директор извлек из кармана халата платок, промокнул выступившую на лбу испарину. Да, он изрядно переутомился, честно говоря, было от чего.

Дмитрий Олегович придвинул к себе каталог и снова углубился в поиск. Он уже успел пролистать несколько страниц, пытаясь не отвлекаться на посторонние шумы и острое, назойливое ощущение, что он в квартире не один, когда совершенно отчетливо услышал: кап-кап-кап.

В ванной комнате, конечно же, никого не было. Все краны оказались плотно закрытыми. На подогреваемом полу «помывочной», как и следовало ожидать, директор не обнаружил ни капли влаги. Дмитрий Олегович посмотрел на свое отражение в большом, обрамленном матовым стеклом зеркале над умывальником. Двойник выглядел так себе, да и седых волос за это время прибавилось. Лже-Дмитрий куда-то подевался. Как ни странно, директор впервые пожалел об этом, тут же упрекнув себя и напомнив, что никакие «лже» на самом деле не существуют. Он еще постоял, слушая тишину, но тишина была обычной, не казалась пугающей. Директор вздохнул. Свои уютные домашние тапочки он скинул у двери «помывочной» и сейчас босыми ступнями ощущал приятное тепло.