Кингсли Эмис - Старые черти

Рианнон не помнила, и потому медленно кивнула и что-то промямлила в ответ.

— И, конечно, столики. Но, в сущности, здесь все как раньше.

— М-м-м…

— Урны для мусора не очень красивые, зато практичные.

Окинув напоследок двор довольным взглядом, Малькольм попытался завести Рианнон в паб, но она быстро прошла вперед, вспомнив заодно, что давно не слышала от мужчин: «За тобой не угнаться!» Войдя внутрь, она огляделась с деланным интересом. Рианнон понятия не имела, изменилось ли что-нибудь в зале. По крайней мере пока там было малолюдно и тихо. На некоторых столах она приметила невысокие медные перильца или поручни — видимо, чтобы посетители спьяну не смахивали на пол посуду… «Нет, чепуха, — подумала Рианнон, — десять к одному, что они с корабля, наверняка и Малькольм мне сейчас это скажет». Однако он ничего не сказал, просто заметил, что не знает, по-прежнему ли тут хорошо готовят. Рианнон подумала, что никогда не слышала такой наглой лжи.

Как выяснилось, готовили тут вполне прилично, но в случае Малькольма это оказался единственный плюс. Из всех знакомых Рианнон именно он был тем человеком, на которого не обращают внимания в баре, сажают за столик у кухонной двери, приносят первое блюдо, когда остальные посетители, включая тех, кто пришел позже, уже пьют кофе, и вдобавок обсчитывают. Тем не менее обед прошел нормально: Малькольм всего лишь уронил сливочное масло себе на галстук. В самом конце Рианнон, потягивая из рюмочки свой любимый зеленый шартрез, почти перестала волноваться. Некоторые моменты — вроде того как Малькольм обнаружил пятнышко на бокале и долго махал, чтобы посуду заменили, или как он потребовал принести «нормальную» перечницу, а потом следил, пока ее не принесли, — снабдили Рианнон материалом для пересказа Розмари, но застольная беседа (говорил в основном Малькольм) была невыносимо скучной. Рианнон забыла все свои опасения, пока он рассказывал ей о людях, которых она не знала. Они даже поболтали об Уэльсе, а потом и об Англии, куда перебрались некоторые их общие друзья. При словах Малькольма о том, что не стоит говорить об упадке Уэльса, если не хочешь оказаться в меньшинстве, Рианнон сразу же вспомнила, как ему разбили нос в тревильском баре. Сейчас нос выглядел вполне нормально, хоть и не ближе ко рту, чем раньше.

Покончив наконец с Уэльсом, Малькольм объявил, что еще рано, без особой спешки заказал еще кофе и попросил Рианнон рассказать о себе. Она поведала ему об Алуне и девочках. О дочерях Рианнон говорила с осторожностью, в основном из-за того, что Гвен рассказывала об их с Малькольмом двух сыновьях, которым было уже за тридцать, вернее, из-за того, о чем Гвен умолчала. Может, Малькольму и было чем поделиться, но изливать душу он не стал, только слушал вежливо. Спустя несколько минут Рианнон поняла, что взяла неверный курс.

— Еще рюмочку этой липкой штуковины? — предложил он, едва она замолчала.

— Нет, милый, спасибо.

— Судя по твоим словам, ты сейчас вполне довольна жизнью.

— О да, куда больше, чем в те времена.

— Правда?

— Забавно, в те годы я развлекалась не меньше остальных, а сейчас как вспомню, что чего-то делать уже не придется, так радуюсь, — заметила она. — Я имею в виду, что больше не нужно ходить на пляж, танцы или бегать по свиданиям.

Рианнон продолжала в том же духе, пока не заметила, что Малькольм почти не слушает, и хотя иногда кивает, не сводя с нее глаз, взгляд у него мечтательно-рассеянный.

Рианнон всегда считала, что мужчина, который ее не слушает, поступает разумно, к тому же теперь это было почти неопасно. Если в прошлом у поклонника были все шансы заметить излишек пудры или след от прыщика, сейчас эта вероятность практически свелась к нулю из-за ухудшившегося с возрастом зрения — конечно, если упомянутый поклонник не вооружался очками, что было бы по меньшей мере неспортивно. Малькольм очки не надел, но внезапно до Рианнон дошло: он не слушает потому, что предпочитает глядеть на нее как на недоступное создание, о котором можно только мечтать. Эта мысль несколько выбила ее из колеи, и она замолчала.

Пока Малькольм подзывал одну официантку, показывая, что хочет расплатиться, другая положила счет на стол.

— Думаю, неплохо, — заметил Малькольм, минуты две высчитывая размер чаевых в уме, затем на бумажке и снова в уме.

— Замечательно! Великолепная еда!

Рианнон не осилила жаркое с подливкой, на которое рассчитывала (все-таки сама она готовила его совершенно иначе), отказалась от карри с говядиной из-за риса, не стала заказывать рагу из ягненка, опасаясь, что там попадутся семена помидоров, и остановила выбор на пироге с курятиной. Мясо было довольно мягким, а вот тесто — совершенно безвкусным, почти ватным, и к тому же чересчур жирным. Рианнон съела весь салат-латук и водяной кресс, а еще немного зеленого перца, который, после того как она выжала на него пол-лимона, уже почти не драл горло.

В чистеньком туалете Рианнон постаралась успокоиться и сделала несколько глубоких вдохов — предстояло заняться вставными зубами. Она выпрямилась во весь рост, откинула назад волосы и приняла важный и высокомерный вид. Малькольм бы решил, что она излучает самоуверенность, но главной целью было обеспечить себе преимущество на случай, если кто-нибудь вломится в дверь и, увидев хорошо одетую пожилую женщину с вставными зубами в руках, смутится, или удивится, или выкажет какие-нибудь еще чувства. Все обошлось: маленький тюбик крема для фиксации зубных протезов благополучно исчез в сумочке задолго до того, как юное создание в джинсах проскользнуло в дверь и скрылось в туалетной кабинке. Рианнон вышла вполне довольная собой.

Солнце ушло на другую сторону паба, но было еще светло и довольно жарко. Малькольм стоял рядом с машиной, почти отвернувшись и слегка склонив голову набок, наверное, любовался видом, однако в его позе чувствовалась некая нарочитая небрежность, и Рианнон поняла, чтó ее ждет. Увидев, что она приближается, Малькольм занял позицию у пассажирской двери. Да, именно то, что она ожидала. Рассчитав момент, он распахнул дверь настежь, встал навытяжку, задрав подбородок, и отсалютовал дрожащей рукой, словно сержант в старом фильме. У Рианнон вспыхнули щеки, она изобразила милостивую улыбку королевы-матери, махнула и торопливо села в машину. Считается, что подобные представления призваны продемонстрировать, насколько свободно люди чувствуют себя друг с другом, подумала она, а на самом деле они только подчеркивают неловкость, а порой — взаимную неприязнь. Ладно, по крайней мере у Малькольма хватило ума не задействовать свою твидовую кепку.

— Значит, можно с полной уверенностью предположить, что ты не испытываешь настоятельной потребности окунуться в море, — сказал он, когда машина тронулась с места.