Скарлетт Томас - Наша трагическая вселенная

Пока мы вязали, Фрэнк читал нам вслух русские сказки. Он писал предисловие к новому изданию сборника «Народные русские сказки» Александра Афанасьева — книге XIX века — и должен был как следует ознакомиться с их переводом. В канун Рождества он закончил свое чтение сказкой, которая называлась «Где, коза, была?». Он откашлялся и сказал Ви:

— Дорогая, тебе это понравится. Проппу о ней совершенно нечего сказать.

И начал читать:

— Коза, коза, лубяные глаза, где ты была?

— Коней пасла.

— А кони-то где?

— Николка увел.

— Николка-то где?

— В клеть ушел.

— А клеть-то где?

— Водой унесло.

— А вода-то где?

— Быки выпили.

— А быки-то где?

— В гору ушли.

— А гора-то где?

— Черви сточили.

— А черви-то где?

— Гуси выклевали.

— А гуси-то где?

— В вересняк ушли.

— А вересняк-то где?

— Девки выломали.

— А девки-то где?

— Замуж выскакали.

— А мужья-то где?

— Все примерли. [11] Афанасьев А. Н., «Народные русские сказки», М., «Наука», 1984 г.

Когда он закончил читать, мы все хохотали.

— Это похоже на то, как авторы объясняют мне, почему не сдали вовремя работу! — заметила Клавдия, перебирая спицами так быстро, что казалось, будто она придумала какой-то новый танец.

Ви улыбнулась и ничего не сказала.

— Прочитай, пожалуйста, еще раз, — попросила я Фрэнка. — А потом еще несколько раз. Под это так здорово вяжется!

На следующий день вся моя красная пряжа кончилась, и я не знала, чем теперь заняться, — Клавдия предложила начать новую книгу Зеба Росса. Но когда я открыла рождественские свертки от Ви и Фрэнка, то обнаружила в них, кроме блокнота «Молескин» и нового перевода писем Чехова, несколько мотков мягкой бирюзовой пряжи и прекрасные спицы из розового дерева. Мы обменялись остальными подарками и, усевшись вокруг большого обеденного стола, устроили себе поздний праздничный ланч. Лишь глубоким вечером мы узнали о том, что в Тихий океан упал телевизионный спутник, поднявший приливную волну, и эта волна разрушила скалу под названием «Жена Лота», один из японских островов, о которых Ви писала много лет назад. На этих островах она провела почти полгода, живя в буддийском монастыре. Телевизора в нашем домике не было, мы услышали новость по радио. Ви после этого долго молчала и, сидя рядом со мной, вязала несколько часов подряд, но в итоге ей все-таки захотелось высказаться по этому поводу.

— Сколько невинных людей погибает из-за бутылок с маслом. Точнее, с нефтью, — сказала она, покачав головой.

Клавдия фыркнула.

— Да ладно тебе, Ви! Я уверена, что это никому не было выгодно. Обычный несчастный случай. Нельзя же кругом видеть теорию заговора! Да и вон представители компании сказали, что потерпели из-за аварии огромные убытки.

— Такое ощущение, что колониализм вызывают на бис, — добавила Ви. — Причем уже в который раз. А люди все продолжают аплодировать.

— Дорогая, извини, но даже я уже потерял нить, — вмешался Фрэнк. — Ведь спутник мог упасть куда угодно, правда?

— Может быть. Но тебе не кажется, что есть нечто страшно поэтическое в том, что нация без историй уничтожается «героическими» историями другой нации? Ни один житель этого острова ни разу в жизни никуда не выбирался и ничего не завоевывал. А в XVIII веке туда вдруг является путешественник, который решает дать острову имя, потому что ему, видите ли, кажется, что он похож на соляной столп из истории, которую он как-то читал, [12] Женой Лота японский остров окрестил британский мореплаватель Джон Мире в честь одноименного библейского персонажа. Остров входит в архипелаг Идзу и представляет собой необитаемую скалу высотой 99 метров. В японском языке остров называют вольным переводом названия Мирса — Софу-Ива (Скала-вдова). а теперь еще и это — Жена Лота погребена под мыльными операми и драматическими сериалами американцев.

— Разве может быть нация «без историй»? — удивилась я.

Ви вздохнула.

— Ну хорошо. Так и быть. Нация не может быть «без историй». Без историй могут быть только истории. На этом острове тоже существовали свои предания. Правда, в последнее время это были по большей части буддийские притчи, которые сами по себе являются историями без историй, потому что созданы для того, чтобы помочь человеку отрешиться от жизненных драм, надежд и желаний. Некоторые из этих притч довольно забавные. Но все они непредсказуемые. Это не трагедии, не комедии и не народный эпос. Это даже не модернистские истории с антигероем и не экспериментальные нарративы или метапроза. Я уже сбилась со счета, сколько раз мне говорили «вот послушай-ка одну историю» и рассказывали что-то вроде абсурдистского стихотворения, в котором нет ни конфликта, ни развязки. Одна из таких «историй» была про буддийского монаха, который перед смертью разослал всем открытки со словами: «Я отправляюсь в иной мир. Это моя последняя новость». И умер.

— Так ведь, наверное, весь вопрос лишь в том, как это называть? — спросила Клавдия. — Они же рассказывали тебе нечто другое, а не те «истории», которые мы считаем историями. Если определять историю как нечто такое, у чего есть начало, середина и конец, где события детерминированно связаны между собой и непременно есть как минимум один главный персонаж, то не может же кто-то вдруг прийти и заявить, что история — это вообще-то «все, что кто-нибудь когда-нибудь рассказывает».

— Ну а что если дать «истории» очередное новое определение? — включился Фрэнк. — Что если история — это всего лишь описание действий неких деятелей? Что если только это и важно для истории, а все остальное — форма повествования, детерминизм, «хорошие» и «плохие» персонажи и все такое прочее — обусловлено культурным контекстом?

— Вот именно, — подхватила Ви. — Спасибо тебе, любовь моя! Все эти структуралисты, которые без конца говорят о том, что путешествия главного героя имеют универсальный смысл, любят упоминать историю про Будду — как тот увидел три жуткие сцены [13] Будущий Будда, впервые выйдя за пределы своего дворца, увидел дряхлого старца, калеку и разлагающийся труп — и решил отправиться на поиски избавления человеческого рода от страданий, о которых раньше ничего не знал. и отправился в путь, в конце которого обрел просветление. А вот о другой буддийской притче — китайской сказке про обезьяну — они почти никогда не вспоминают. Там главный герой — пройдоха, который все делает не так и постоянно задает глупые вопросы, но в итоге он тоже просветляется! Или еще история о плуте Мауи, который жил где-то в Тихом океане и, если верить легендам, выудил из воды как минимум часть Новой Зеландии. Он в конце концов умирает, когда пытается забраться в богиню смерти Хине-Нуи-Те-По через ее влагалище, которое оказывается зубастым! Этот Мауи тоже вроде как герой: он проникает в сокровенную пещеру — ха-ха! — и надеется таким образом обеспечить всем бессмертие. С собой в путешествие он берет птиц, и одна из них, веерохвостка, смеется над ним и будит своим смехом богиню, и та превращает его в лепешку, крепко сжав ноги. Все это истории без историй, потому что они не Аристотелевы и даже не Клавдиевы, — Ви улыбнулась сестре так, будто теперь сама обнаружила ошибки в связанном ею покрывале. — Если принять определение Фрэнка, то это все равно истории, просто они не удовлетворяют требованиям, которые предъявляют к историям на Западе. Между тем они заставляют нас пересмотреть свое представление о том, что для нас значит слово «история».