Сю Фудзисава - Вода камень точит

— В чем дело?

— Как это в чем? Тебя же с утра и насильно-то есть не заставишь, а тут смотри, как разошелся!

Глядя ей в глаза, он отправил нанизанный на вилку кусок мяса себе в рот. Расплавленный маргарин и мясной сок слились в одно озеро, и желудок напрягся в ожидании последней капли, когда оно выйдет из берегов. Украдкой бросив взгляд на повисшую в уголке его губ капельку жира, Тамаки собралась было смахнуть ее своей салфеткой.

— Мясо что надо… попробуешь?

Почему же он так набросился сегодня утром на стейк — из-за вчерашнего ненасытного секса в темной васицу, или его задели слова Савамуры, сказанные им на барже для переработки сточных вод, — мол, покойник уже? Похоже, ни то и ни другое. Просто захотелось, вооружившись ножом и вилкой, расправляться с мясом. Миясэ улыбнулся, ловя себя на мысли, что поступает как женщина, снимающая стресс едой.

— Милый, так на банкет закажем французскую кухню, согласен?

Поставив локти на стол, Тамаки ковыряется кончиком вилки в салате, политом французской приправой. Взгляд Тамаки по-прежнему устремлен на порцию стейка Миясэ. А он, сдвинув брови, смотрит на прохожих за окном. С каждой минутой ширится людской поток в направлении станции Нико-Тамагава, один вид этих людей, спешащих на работу, наводит тоску.

— Ну-ка, ешь нормально и сядь как следует, убери локти со стола!

— А в чем дело?..

— Так вот, если выберем французскую кухню, то там число блюд зависит от цены. Закуски, шербет, фрукты, ну, в общем, полно всего… А из мясных блюд, пожалуй, только говядина и голубятина… Маловато, да? Если говорить про японскую еду, то там все зависит от дороговизны посуды… Вот китайская — и дешевая, и много разных блюд, но для стариков подойдет ли?..

Вспомнив опять о необходимости рисовать схемы рассадки гостей, Миясэ утомленно закрывает глаза. Какое-то клинообразное сияние просачивается через плотно закрытые веки. Он открывает глаза: это блестит на солнце бокал Тамаки. Представив банкетный стол с рядами бокалов для шампанского и вина, Миясэ перекладывает во рту мясо и обреченно вздыхает.

— Ты сначала определись с местом, потом с бюджетом, а остальное — это их дело.

— Как же так? Ведь пока не определимся с меню, прокатной одеждой, режиссурой… Короче, пока все это не решим, невозможно и думать о зале.

Слегка нагнувшись, Тамаки положила на край стола руки ладошками вверх, в правой направленная в потолок вилка. Миясэ вдруг захотелось схватить ее за волосы и насадить на эту вилку. По телу пробегают мурашки. Да, иногда даже самой любимой женщине хочется сделать больно. Он соглашается с тем, что это испорченное воображение, но его фантазия уже рисует пронзенную вилкой голову Тамаки на фоне горячих белых испарений.

Миясэ снова принимается жевать мясо, волосы Тамаки кажутся каштановыми в ярком свете из окна. Те самые волосы, что на татами в васицу были подобны разлившейся смоле. Он тщетно пытается разобраться, каким образом часть женского тела, цельного до помолвки, оказалась связанной с его телом. Та самая безымянная часть Тамаки. Наверное, все мужчины на свете задают себе один и тот же вопрос. Он смотрел на девушку так же, как смотрят на посторонний предмет, на панель потолка в васицу, например. Вчерашний поцелуй показался ему грязным, поскольку нарушил белизну ее шеи.

Голос Тамаки прерывает его сумбурные мысли.

— Ты понял или нет? Меня уже достали эти поиски свадебного зала, сил больше нет!

— …Свадьба или похороны, что же причиняет больше хлопот? — сорвалось с губ Миясэ.

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Миясэ перестал жевать, увидев ямочку на заостренном подбородке Тамаки. Это было ее обычное выражение лица, перед тем как расплакаться.

— Я не то хотел сказать. Это тот газетчик, Савамура… — поспешно пытается оправдаться Миясэ.

— Не важно. Причем здесь похороны? Что ты хочешь этим сказать?

— Да просто это Савамура из похоронной газеты сказал, что приготовления к свадьбе кого угодно с ума сведут. Это потому, что заранее нужно все продумывать.

Подбородок Тамаки предательски дрожит, она опускает глаза вниз.

— Ведь если разобраться, то даже для стариков похороны вещь неожиданная, так? Поэтому и проводить их гораздо проще, раз-два и готово, вот только горя, естественно, много. В этом смысле играть свадьбу веселее. Господин Савамура так говорил, вот я и вспомнил.

Конечно же, Миясэ все это сам выдумал.

— А к нам-то какое это имеет отношение? Эти похороны? Мало ли чего там наговорил твой Савамура, зачем мне-то это говорить?

Она кладет вилку на стол, соединяет руки на коленях и опускает голову. И ее разметанные по плечам волосы, и ненакрашенные губы, и сведенные на коленях руки — все ее существо, подобно пробке, закупоривает дыхание Миясэ, свинцовым комом холодит его душу.

Такой она и остается перед его глазами, когда он вновь берет нож и принимается за свое мясо. Золотистого сока уже нет, он режет холодную плоть подобно маньяку, расправляющемуся со своей жертвой и отправляющему ее в холодильник.

— Я, пожалуй, пойду… Скучно как-то.

Тамаки тщательно складывает свою бумажную салфетку и медленно поднимается со стула. Привычным движением она убирает волосы за уши. Ошарашенный Миясэ даже не успевает сказать: «Сядь!» — так и сидит с набитым ртом.

Пройдя мимо него, она медленно направляется к выходу. Миясэ смотрит в окно, продолжая жевать мясо. Услышав звук открывающихся автоматических дверей, он съедает немного остывшего лукового супа.

И так всегда. Сейчас она свернет за угол фирмы по продаже велосипедов, пройдет перед сереньким домом, где обучают, как правильно надевать кимоно, и, когда она поравняется с вывеской ломбарда Судзуя, Миясэ выбежит из дверей ресторана, нагонит ее и обнимет сзади за плечи.

— Прости! Я совсем не к месту повторил слова Савамуры. Виноват, сам знаю… Тебе больше всего достается, все хлопоты о свадьбе переложил на тебя. Ничего не могу планировать, вот и разозлился на себя. Прости!

«Все это скоро придется сказать. Однако пока Тамаки не дойдет до ломбардной вывески, я полностью свободен», — думает Миясэ, разрезая свой стейк. Людской поток за окном напоминает кадры из немого кино.

При входе на дог-шоу в горле начинает першить от специфической атмосферы, — это и запах самих животных, и запах освежающих спреев и дезодорантов, запах самих хозяев и их духов. Аллергикам лучше там не появляться — может случиться приступ астмы. Просунув руку между пуговиц пиджака, Миясэ поглаживает набитый живот.

Ретриверы, спаниели, терьеры, не говоря уж о холеных крупных собаках, грациозно вышагивают, выдавая пристрастия и жизненный уклад своих хозяев. Переполненные любовью и гордостью за своих питомцев лица их владельцев вызывают у Миясэ тошноту. Распространение человеческих чувств на собак кажется ему таким же дурным тоном, как и бессмысленные свадебные мероприятия, включая разрезание торта в тумане сухого льда, сопровождающееся полетом разноцветных мыльных пузырей, театрализованное представление, хороводы и посадка в саду молодого деревца на память, съемки на видео, живое исполнение струнного квартета, зажигание свечей всеми присутствующими.