Е. Бирман - Игра в «Мурку»

И скажет тут иной искушенный читатель, что очень уж ему подозрительна эта теория с точкой. И что нет ли в ней хитрости и замысловатых уловок. Нет ли намека: мол, неужели хватит бессердечности у какого-нибудь медведя прихлопнуть такого малюсенького клопа своей огромной лапищей?

— У медведя, может, и не хватит бессердечности, — ответит самому себе читатель, — но ведь клоп на то и клоп, чтобы на эту лапу, огромную и благодушную, тут же и вскочить в целях своего пропитания.

Ну что же вы так подозрительны, читатель, может быть, эта точка — вовсе и не клоп, а божья коровка? «Божья коровка, полети на небко, там твои детки кушают конфетки». Неужели не помните? Помнит, помнит читатель детство, и его невинные песенки, и тонкую девичью руку, по которой движется божья коровка к вершине холма на костяшке. И вот уже близко к цели наша коровка, и уже вот-вот взлетит, но, как котенок, играя с клубком, готовится к встрече с мышкой, так эта девчушка на божьей коровке учится морочить головы взрослым мужчинам. Вот она поворачивает кисть руки, и уже снова божья коровка далеко от вершины, пока не отчается, не приподнимет красные кукольные крылышки, не расправит крылышки настоящие, прозрачные, но тоже такие смешные, и не полетит своим невысоким полетом.

А еще иной искушенный читатель послушает рассуждения Теодора и скажет, что есть, видимо, у него (очень, впрочем, «теодоровская») склонность к имитации словесных стилей действительно прославленных и великих, которые ловко использует он для пропаганды сионистских идей. И слышали мы, что он книжки читать горазд. Ну так что же, спросим мы в ответ, что имитация? Почему бы нет? Нынче и граффити на заборах признается за вид искусства. И мы тоже, хоть и любим Вермеера Дельфтского, а, не выпуская руль из рук и прищурившись, не упустим случая отловить какой-нибудь уж очень с вымыслом фрагмент из граффити на пролетающей мимо стене. А по поводу сионистских идей: что же, родину свою трехтысячелетнюю полюбить запоздалой любовью — разве позор?

Вернувшись, пересказал Теодор день Баронессе. Поужинал, принял душ и заснул, что называется, как убитый. Да, видимо, не совсем как убитый, потому что вскоре ему уже снился странный сон, навеянный то ли близостью к природе, то ли демографическими проблемами, которые привели его к мысли о концентрации Еврейского Государства в одной точке. Во сне этом он лежал на травке и читал книжку, опершись на локоть. Но вот опустил он книжку на траву, чтобы обдумать прочитанное, а из-за книжки смотрит на него во все глаза маленькая зеленая смешная головка. И Теодор на нее смотрит и думает: что за чушь такая, кому может принадлежать такая маленькая смешная головка? И тут видит, что смешная головка продолжается длинным зеленым туловищем без ног. Да ведь это змея, осознал Теодор. Глянул, а около первой — еще змея, и еще змея, и все трое головки над травой приподняли и на Теодора смотрят. И ничего смешного уже в этих головках Теодор не находит. И тут прямо холодом обдало его всего, ведь где-то рядом дремлет на траве Баронесса. Невероятным усилием воли воздвиг Теодор во сне прозрачную стену, какие ставят иногда вдоль больших дорог от шума и приклеивают к ним черные фигурки птиц с расправленными крыльями, чтобы предупредить об опасности птиц настоящих. И за этой стеной уже видит Теодор тьму-тьмущую змей. И глядят они на него как деревенские дети из-за стекла, запертые злой ведьмой в хате: у одного нос расплющен набок, у другого губы разъехались, у третьего — и то, и другое, а у четвертого — так даже кажется, что один глаз намного больше другого.

Уважаемый Петр Иосифович!

В связи с переездом из Димоны в Тель-Авив и увольнением из Электрической компании я лишился средств к непосредственному существованию. Накопленные мною сбережения быстро иссякают. Беседы с коллегами из Кнессета Зеленого Дивана, творческие командировки по стране и мыслительный процесс (в промежутках между беседами и командировками) по поводу увиденного и услышанного отнимают у меня чрезвычайно много времени. Непосредственным продуктом нынешней моей деятельости являются мысли, как свои собственные, так и заимствованные у моих новых коллег, имеющих значительно более длительный срок пребывания в Еврейском Государстве и разнообразный опыт деятельности в нем. Если у человека есть свои или пусть даже заимствованные мысли, то самым естественным способом применения для них является их фиксация на некотором материальном носителе и передача в третьи руки за вознаграждение, что составляет сущность журналистской, писательской и некоторых других профессий. Мне кажется, что я мог бы на правах внештатного корреспондента писать репортажи для некоего издающегося в Москве внутриведомственного альманаха, который присылал бы мне гонорары в объеме зарплаты Электрической компании или немного больше. Может быть, из-за вида, открывавшегося с высоковольтных столбов в Димоне, а может, от высокой энергетики здешних мест, но во мне пробудился интерес также к атомной физике, так что я взял у Теодора третий том Ландсберга и читаю в нем четвертую часть. Очень интересно! Но еще не дочитал, а потому ограничусь пока только журналистскими исследованиями местной жизни, и вот некоторые наблюдения над ней я излагаю ниже уже в виде статьи, за которую очень надеюсь получить гонорар от представляемого Вами издания.

Итак, общая картина. Население страны весьма разнообразно, только самый чайник, едва прилетевший сюда с угару из Восточной Сибири, увидит в местном населении единую массу и скажет что-нибудь вроде того, что сказал мне охранник подземного гаража под торговым центром: «Стоянка дорогая, но местные все богатые, им ничего не стоит заплатить, а ты поставь тачку вон там на пустыре».

Какая чепуха! Они все разные! Есть выходцы из России (абсолютное большинство), из Польши, Румынии, Германии (довоенной, не нынешний люмпен), а также выходцы Востока, среди которых заметнее других евреи Марокко, опять Марокко, еще раз Марокко, а потом Йемена, Ирака, Ирана и др. Чем они отличаются? Да как сказать? Йеменские с польскими отличаются обходительностью в обращении, русские с румынскими, напротив, отбреют так, что долго будешь тереть щеки и думать, зачем не обратился к йеменскому или польскому? Придешь, например, докучать кому-нибудь в учреждение, видишь — свой, русский, посмотри внимательно — если совсем русский, можешь перейти на великий могучий, допустимо. Если русский еврей — какой бы ни был у тебя иврит, стой на нем насмерть, иначе получишь по-братски такой ностальгический сервис, что мало не покажется. Еще о евреях марокканских можно заметить, что они очень любят петь и служить в полиции и что характер у них очень отходчивый. Отдельно числят евреев почти русских, то есть бухарских и грузинских, причем о последних рассказывают разные страсти, которым я не особенно верю, поскольку не раз менял у них доллары на шекели и наоборот и ничего из ряда вон выходящего при этом не происходило. Есть еще потомки вышеперечисленных групп, именуемые сабрами, то есть кактусами, якобы колючими снаружи, но сладкими внутри. На самом деле бывают разные кактусы — но где-нибудь колючку да найдешь. Бывают еще «ватики», переселенцы со стажем, что-то вроде русского дембеля, но, в общем, народ спокойный, и даже привыкли, когда мы у них под носом общаемся на своем языке, чего я, например, в Москве от кавказцев категорически не терпел.