Ева Хорнунг - Дог-бой

Ромочка пристально наблюдал за ним, радуясь каждому новому признаку того, что Щенок слабее и меньше. Обходился он со Щенком не слишком мягко; ему нравилось, когда Щенок тявкает от боли или кричит от злости. Ромочка злился, когда Щенок, спасаясь от него, бежал к Мамочке, и научился уворачиваться от Мамочкиных укусов — раньше она никогда его не кусала! Его уже давно никто не кусал больно — с тех самых пор, как он был новичком и еще ничего не понимал. Его раздражала даже незлобивость Щенка. Тот все забывал и прощал Ромочке обиды, а когда семья укладывалась спать, подбирался к нему и заползал под бочок. В запахе, идущем от Щенка, и в его безволосости было что-то мучительное. Ромочке нравилось засовывать руки под одежду Щенка и спать, прижавшись голой кожей к его коже. А еще ему нравилось нюхать макушку Щенка, хотя иногда от его запаха Ромочке становилось не по себе. Иногда Щенок во сне бормотал какие-то слова: «деда», «баба». Щенку снились страшные сны, какие не снятся собакам. Ромочка тогда просыпался и с замиранием сердца обнимал спящего малыша.

Щенок приводил его в недоумение. Постепенно Ромочка привык к тому, что Щенок — тоже член семьи, что его нужно кормить, о нем нужно заботиться. И все же, глядя на Щенка, Ромочка часто раздражался. Он даже к Золотинке и Пятнашке охладел, потому что увидел, как они привязаны к своему названому братику. Он надеялся, что вскоре они подрастут и примкнут к настоящим собакам.

Однажды Ромочка вернулся в логово и нигде не увидел Щенка. Он огляделся, испытывая смутное разочарование. И вдруг Щенок и две его маленькие сестрички набросились на него из-за поленницы; они дружно лаяли и повизгивали. Ромочка зарычал на Щенка и попытался его схватить, но Щенок сбежал, заразительно хохоча, и в Ромочке что-то надломилось. Он решил, что будет время от времени играть с ним. Когда сам захочет.

Снег подкрался незаметно, без сильных метелей. Просто однажды воздух стал морозным, и снег, который как будто летел скорее не сверху вниз, а снизу вверх, запорошил землю и больше не таял. А на следующий день начался настоящий снегопад. Мягкий пушистый снег закрыл все щели в потолке, все пятна на земле. Под снегом все стало гладким и загадочным. Ночью стало лучше видно белок — правда, поймать белку еще никому из стаи не удавалось. Они просто крутили головами, разглядев наверху рыже-серый комочек. Ромочка понимал, что гоняться за белками могут только щенята-несмышленыши.

— Щенок!

Все собаки удивленно вскинули головы, услышав, как Ромочка подзывает своего младшего братца: так человек зовет собаку. Ромочка был доволен: теперь все поймут, что Щенок — не такой, как они. Щенок льнул к его рукам, извивался, с надеждой заглядывал в глаза. Он лизал Ромочкины пальцы, руки, щеки. Ромочка злобно зарычал и отпихнул Щенка. Тот улегся на пол, зажмурился и свернулся клубочком. Его поза выражала покорность и готовность принять любое наказание, какое назначит ему Ромочка. Ромочка раздраженно вздохнул и лег рядом с ним. Щенок постепенно расслабился и начал тихо поскуливать. Ромочке захотелось плакать или кричать. Он протянул к Щенку руку и погладил его. Он чувствовал, как тельце младшего брата наполняется счастьем и он мгновенно засыпает.

Ромочка упорно отказывался нюхать Щенка. Он отказывался вылизывать Щенка. Но ничего не получалось. Даже Ромочка понимал, что малыш постепенно становится собакой, и чем больше он старался доказать Щенку, что это не так, тем больше он сам, Ромочка, как будто становился человеком.

Он прекрасно понимал, что Щенок безупречен. Щенок говорит только на собачьем языке. Щенок как будто умеет по запаху найти все, что нужно. Бывает, он стоит, словно задумавшись, и принюхивается к чему-то. Проснувшись, Щенок первым делом обнюхивал все углы — быстро оценивал обстановку и узнавал все, что произошло, пока он спал. Щенок быстро и проворно бегал на четырех лапах.

Чем больше Щенок превращался в собаку, тем раздражительнее и злее становился Ромочка. Он сам умел издавать звуки, недоступные ни одной собаке. В драках он чаще пользовался дубинкой или доской с забитыми в нее гвоздями, чем зубами. И ел он часто с помощью рук. Самое же главное, он, Ромочка, — мальчик, человеческий детеныш. Он умеет ходить на двух ногах, как все люди. Все его отличительные признаки — умение говорить по-человечески, сильные, ловкие руки и походка — в общем, все, благодаря чему он стал таким полезным для своей семьи, сейчас казалось ему невыносимыми недостатками.

Однажды он попробовал бегать на четырех лапах, но совершил ужасную ошибку. Он уже не бегал так больше года, а Щенок, несмотря на то что конечности у него часто заплетались, а голова на бегу моталась из стороны в сторону, чувствовал себя на четвереньках гораздо увереннее. В собачьем облике ему было проще. А Ромочке на четвереньках было неудобно. Он словно уже вырос из того, во что так прекрасно врастал Щенок. Ромочка подобрался поближе к Мамочке. Когда та собралась ложиться спать, он зарычал на нее. Мамочка в ответ только лизнула его. Она понимала, что у ее сына плохое настроение. Потом она вылезла из гнездышка и легла у входа.

Целый день Ромочка провалялся в гнездышке один. Он отказался идти на охоту. Он рычал и замахивался дубинкой на всех, кто подходил ближе. Если бы к нему подбежал Щенок, он бы, наверное, его искалечил. Но Щенок скакал у входа вместе с Мамочкой и другими щенками, а Ромочка уныло следил за ними, подложив руки под подбородок. Он мальчик, а не пес!

Мальчик, а не пес! И Щенок тоже мальчик. Ромочка наблюдал за Щенком и грустил. Потом его охватило отчаяние. Щенок схватил Пятнашку зубами за ухо и тянул его, тряс, жевал. Ромочка вспомнил, что совсем недавно Щенок еще умел смеяться. Теперь он только булькал и рычал.

Может быть. Щенок — больше не мальчик?

Ромочка отвернулся к стене, свернулся калачиком и попробовал заснуть. В ушах по-прежнему звучало рычание Щенка, а ноздри чувствовали его особый запах.

Зима была сравнительно мягкой; воспоминания о двух предыдущих суровых зимах уплыли куда-то далеко. Если бы не иссохшие кости, с которыми Ромочка и Щенок играли в логове, Ромочка бы и вовсе забыл Чужаков. И дело не только в том, что не было лютых холодов: Ромочка вырос и знал гораздо больше. В эту зиму он был гораздо лучше одет. При любой возможности он разыскивал или воровал одежду для Щенка. Заодно одевался и сам. Попрошайничать стало трудно, потому что другие нищие рассказали о нем своим бригадирам и милиционерам, охранявшим их территорию. Теперь и объедков ему перепадало гораздо меньше.

И все же еды хватало, пусть и однообразной. Москву охватило новое поветрие: отстрел ворон. Как будто появился новый зимний вид спорта. Молодые домашние мужчины разъезжали в своих машинах и вспугивали серых и черных птиц. Люди и собаки, обитавшие у мусорной горы и в лесу, бежали прятаться, заслышав выстрелы, а потом, когда стрельба стихала, шли в город и подбирали трупы. Ромочке так хотелось поесть теплого птичьего мяса, что он бежал на звук ружейных выстрелов, надеясь найти раненую или только, что убитую птицу. Найдя еще теплую, он засовывал ее под рубашку и несся домой, чтобы мирно полакомиться в логове и поделиться со Щенком до того, как мясо застынет. Собаки приносили домой столько ворон, что Ромочка даже сделал для Щенка воронье гнездышко на другом конце логова.