Мордехай Рихлер - Улица

Управляли нами из Оттавы, имела над нами власть и Британская корона, но столицей нашей был Нью-Йорк. Успех означал (и по сей день означает) признание в Нью-Йорке. Для боксера — матч в Мэдисон-сквер-гарден [93] Нью-йоркский концертно-спортивный комплекс. , для писателя или художника — хвалебные рецензии нью-йоркских критиков, дня делового человека — калифорнийский загар, для комиков — и сегодня — участие в программе Эда Салливана [94] Эд Салливан (1902–1974) — журналист и телеведущий, во время порой мировой войны организовывал благотворительные концерты. , для актеров — серьезную роль не на Стратфордском фестивале [95] Ежегодный шекспировский фестиваль, проводятся как на родине Шекспира (с 1879 г.), так и в канадском Стратфорде (с 1953 г.). , а на Бродвее, еще лучше — главная роль в голливудском телевизионном сериале (скажем, как у Лорна Грина в «Золотом дне» [96] Популярный телесериал в жанре вестерна (1959–1973). ). «Их» Канада, Канада за пределами нашего мирка, интересовала нас постольку, поскольку она влияла на нашу жизнь. При всем при том мы стремились поразить гоев. Если их время от времени срез а ть — им это только на пользу. В результате, хотя мы втайне считали, что еврейскому мальчику не место на бейсбольном поле или боксерском ринге, нас радовали — и еще как! — успехи, к примеру, Кермита Китмана, полевого игрока «Монреаль ройялз», и мухача Макса Бергера.

Такие улицы, как улица Св. Урбана и Утремон, где жили нарождающийся средний класс и богачи, представляли собой почти замкнутый мирок. С гоями никаких отношений, если не считать деловых, у нас практически не было. И отнюдь не по причине болезненной замкнутости или дурацкой робости. В предвоенные годы в Канаде распоясались неофашистские группировки. В США действовали отец Кофлин [97] Чарлз Эдуард Кофлин (1891–1979) — католический священник, политический деятель. В 1935–1942 гг. один из лидеров американского фашизма. , Линдберг [98] Чарлз Огастес Линдберг (1902–1974) — авиатор, общественный деятель, занимал пронацистские позиции. и другие. У нас — Адриан Аркан [99] Адриан Аркан — канадский фашист, в 1941 г. был интернирован. . Приемы у них были примерно одинаковые. Я помню и свастики, и надписи «А bas les Juifs» [100] «Долой евреев» ( франц. ). , намалеванные на Лаврентийском шоссе. Имелись и пригороды, и гостиницы в горах, и загородные клубы, куда нас не очень-то допускали, и пляжи, где висели объявления «ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ДЛЯ ХРИСТИАН», и университетские квоты; время от времени на Парк-авеню случались и стычки на расовой почве. Демократия, призывавшая нас на свою защиту, была несовершенной и нас не жаловала. В Канаде — отрицать не приходится — нам жилось лучше, чем в Европе, тем не менее страна эта принадлежала им, а не нам.

В войну я был мальчишкой. Припоминаю плакаты в окнах табачных лавок: «У СТЕН ЕСТЬ УШИ», «ВРАГ — ПОВСЮДУ». В памяти встают мои родители, дядья и тетки, щелкающие по вечерам в пятницу орехи в ожидании, когда же эта парочка, лучшие друзья евреев, Рузвельт и Уолтер Уинчелл [101] Уолтер Уинчелл (1897–1972) — журналист, радиокомментатор. Считается родоначальником современной светской хроники. , кончат разговоры разговаривать и вступят в войну. Мы восхищались англичанами — вот уж кому храбрости не занимать стать, но больше надеялись на американскую морскую пехоту. Нам, взлелеянным Голливудом, представлялось, как парни, капля в каплю похожие на Джона Уэйна [102] Джон Уэйн (1907–1979) играл сильных, волевых людей преимущественно в вестернах и приключенческих фильмах. , Гейбла [103] Кларк Гейбл (1901–1960) создал образ мужественного, знающего себе цену героя. и Роберта Тейлора [104] Роберт Тейлор (1911–1969) исполнял главным образом роли романтических красавцев-идеалистов. , сокрушают немецкие «тигры»; Ноэль же Коуард [105] Ноэль Коуард (1899–1973) — английский актер и драматург, автор многочисленных салонных комедий. , Лоуренс Оливье [106] Лоуренс Керр Оливье (1907–1989) — английский актер, по преимуществу исполнял роли в пьесах Шекспира. и т. д. — они играли в выходящих один за другим английских фильмах о войне — были люди как люди со своими слабостями. Вот почему в день Перл-Харбора мы — правда, ненадолго — возликовали: война, что и говорить, внесла сумятицу в умы. В других странах наших родственников — их помнили лишь наши деды и бабки — убивали.

И тем не менее мы, ребята из ФСШ, разгуливавшие по улицам в кадетской форме, куда больше интересовались неслыханно порочными девчонками, ошивающимися около военных лагерей («Парню в форме у них отказа не будет, усек?»), о которых писал «Геральд». По правде говоря, кое-какие лишения выпали и на нашу долю. В войну запретили закупать американские комиксы: как я понимаю, из-за нехватки американской валюты. Поэтому нам приходилось покупать их из-под полы по четвертаку за штуку. Однако в том же газетном киоске мы приобретали и листок с изображением четырех свиней. Если свернуть листок, как указано, из свиных задов складывалась мерзкая рожа Гитлера. У дверей купермановских «Продуктов высшего качества», где постоянным покупателям отпускали сахар без талонов, мы выкрикивали «Куперман — спекулянт!» до тех пор, пока старик, размахивая метлой, не вылетал из магазина — тогда мы пускались наутек.

Война в Европе в значительной мере изменила жизнь монреальской еврейской общины. Начать хотя бы с того, что в Монреаль стали прибывать беженцы. Беженцы, в Англии интернированные как нежелательные иностранцы и высланные в Канаду, где их в конце концов отпускали на свободу, серьезно повлияли на нас. Думается, мы представляли себе беженцев как нищих хасидов, волочащих тяжелые узлы. Мы рвались им помочь, делали широкие жесты, но в ответ ожидали не просто благодарности, а чего-то большего. На поверку беженцы оказались по преимуществу немецкими и австрийскими евреями, куда более тонными, чем мы. Они, в отличие от наших дедушек и бабушек, были родом не из галицийских или российских местечек. Они не посматривали на Европу свысока, как наши, отнюдь нет. Напротив, нашу культуру они находили жалкой, наш город — захолустным, наших евреев — ограниченными. Мы были и сбиты с панталыку, и уязвлены. Но сильнее всего нас задело, я думаю, то, что беженцы говорили по-английски лучше многих из нас и к тому же имели наглость говорить между собой на ненавистном немецком. Многие из них не считали также нужным скрывать, что для них Канада — всего-навсего затхлая провинция, где можно перекантоваться, пока не получишь американскую визу. Вследствие чего у нас, истинных канадцев, они не пользовались расположением.

Для наших дедушек и бабушек, которые не могли забыть о своих близких, оставшихся в Румынии или Польше, война была временем неизъяснимой скорби. Наши родители смотрели, как быстро, слишком быстро растут и один за другим уходят на войну — и помешать им нельзя — их сыновья. Притом что на то была их добрая воля: вплоть до последних дней войны канадцев призывали исключительно для службы в Канаде. В Европу отправляли лишь тех, кто сам вызывался воевать там.