Борис Виан - Осень в Пекине

— Этого я не могу вам сказать… — пробормотал Афанарел.

— Уедет, — сказал Анжель. — Он не хочет сесть в тюрьму. Забьется в какую-нибудь дыру…

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — предложил археолог.

— Прекрасная мысль, — сказал аббат Иоанчик.

Анжель промолчал. Все трое шли теперь молча.

Время от времени кто-то из них наступал на улитку, и тогда из-под подошвы вздымались вверх желтые песчаные струйки. Тени всех троих шли рядом с ними, маленькие и вертикальные. Их можно было увидеть, широко расставив ноги, однако странным образом тень аббата поменялась местами с тенью археолога.

Взгляд профессора Членоеда скользнул вокруг, как радиус по кругу. Казалось, ничего необычного не происходит. Тело практиканта, покоившееся на операционном столе, продолжало лопаться то тут, то там и пускать пузыри, и это, собственно, было единственной проблемой, которую надо было разрешить немедленно. В углу стоял большой чан, выложенный свинцом. Членоед подкатил к нему операционный стол, разрезал скальпелем ремни и столкнул туда тело практиканта. Затем вернулся к шкафу с бутылями и флакончиками, взял оттуда две бутыли и вылил их содержимое на полураспавшийся труп. После чего открыл окно и вышел.

Придя к себе в комнату, он переодел рубашку, причесался перед зеркалом, проверил, на месте ли бородка, и почистил ботинки. Затем он открыл шкаф, нашел стопку желтых рубашек, осторожно вынул ее и отнес в комнату Анжеля. После чего, не возвращаясь к себе и даже ни разу не обернувшись, одним словом, без всяких сожалений он начал спускаться вниз по лестнице. Вышел он через черный ход. Здесь стояла его машина.

Анн работал у себя в комнате, а директор Дюдю диктовал письма Бирюзе. Услышав гул мотора, все трое вздрогнули и повысовывались из окон. Но машина была с другой стороны. Заинтересовавшись происходящим, они тоже заспешили вниз по лестнице. Правда, Анн тут же вернулся наверх — боялся, что Амадис сделает ему втык за то, что он оставил свое рабочее место в рабочее время. Перед тем как тронуться с места, машина Членоеда совершила полный оборот вокруг своей оси. Скрежет сцепления не позволил профессору услышать то, что кричал ему вдогонку Амадис. Членоед только помахал им всем рукой и, разогнавшись, взял первую дюну. Юркие колеса выделывали кренделя на песке, который фонтаном хлестал из-под них в разные стороны; против света эти струи песка напоминали изящные разноцветные радуги. Членоед наслаждался этим многоцветием.

На вершине дюны он чуть не столкнулся с потным велосипедистом в легкой куртке-безрукавке из полотна табачного цвета, являвшей собой форменный мундир, и обутого в большие высокие ботинки, подбитые гвоздями. Из ботинок выглядывали верхушки серых шерстяных носков. Фуражка была завершающим аккордом в его костюме. Это был инспектор, который должен был арестовать Членоеда.

Они поравнялись, и Членоед на ходу дружески поприветствовал велосипедиста, а затем съехал вниз по склону дюны.

Профессор смотрел на столь подходящий для испытаний моделей ландшафт и очень явственно вдруг вспомнил, как в руках его мощно вибрировал «Пинг-903», когда, вырываясь из его объятий, пускался в свой единственный удачный полет.

От «пинга» осталось одно воспоминание, тела Барридзоне и практиканта где-то медленно разлагались, а он, Членоед, драпал от инспектора, который должен был его арестовать, поскольку в маленькой записной книжке профессора в правой колонке было на одну фамилию больше, чем надо, а в левой — на одну меньше.

Он старался не давить колесами блестящую траву, чтобы не нарушать гармонию пустыни с ее мягкими изгибами, пустыни без теней из-за вечно пребывающего в зените солнца — не жаркого, а только теплого, теплого и рыхлого. Он ехал быстро, но ветра почти не чувствовалось, и если бы не шум мотора, тишина была бы всеобъемлющей. Подъем, спуск. Спуск, подъем. Ему нравилось въезжать на дюну по косой. Непредсказуемая и капризная черная зона то вдруг возникала где-то совсем рядом, то подкрадывалась с назойливой медлительностью — все зависело от выбранной профессором траектории. Однажды он на минутку прикрыл глаза и чуть туда не въехал. В последнее мгновение он успел повернуть руль на четверть оборота вправо и отъехал по длинной кривой, чья извилистость точно передавала ход его мысли.

Его взгляд остановился на двух маленьких фигурках вдали, и вскоре профессор узнал в них Оливу и Дидиша. Сидя на корточках, они во что-то играли в песке. Членоед нажал на газ, подъехал и остановил машину прямо рядом с ними.

— Здравствуйте… — сказал он. — Во что играем?

— Ампочек ловим… — ответила Олива. — Уже миллион наловили.

— Миллион двести двенадцать, — уточнил Дидиш.

— Прекрасно! — сказал профессор. — На здоровье не жалуетесь?

— Нет, — ответила Олива.

— В общем, нет… — Дидиш, казалось, колеблется.

— А что с тобой такое? — спросил Членоед.

— Дидиш ампочку проглотил.

— Очень глупо, — сказал профессор. — Ощущение, должно быть, омерзительное. Зачем ты это сделал?

— Просто так, — ответил Дидиш. — Посмотреть, что будет. Кстати, это совсем не так ужасно.

— Ненормальный! — сказала Олива. — Теперь я за него замуж не выйду.

— И правильно… — одобрил профессор. — Представляешь, если он и тебя заставит ампочек есть?

Он погладил девочку по белокурой головке. Волосы ее выгорели на солнце, а кожа отливала красивым темным загаром. Стоя на коленях перед корзиной с ампочками, дети, казалось, с нетерпением ждали, когда он наконец продолжит свой путь.

— Ну что же, давайте прощаться, — предложил Членоед.

— Вы уезжаете? — удивилась Олива. — А куда?

— Не знаю, — ответил профессор. — Можно, я тебя поцелую?

— Нельзя ли без этого?.. — сказал мальчик.

Членоед рассмеялся:

— Что? Боишься? Раз уж она раздумала выходить за тебя замуж, думаешь, она со мной уедет?

— Да вы что! — возмутилась Олива. — Вы слишком старый!

— Она предпочитает того, другого, с собачьим именем.

— Вовсе нет, — сказала Олива. — Глупости все это. Того, с собачьим именем, зовут Анн.

— А тебе больше нравится Анжель? — спросил Членоед.

Олива густо покраснела и уставилась в землю.

— Дура она, — сказал Дидиш. — Он тоже слишком стар для нее. А она воображает, что он будет возиться с такой малявкой.

— Тебе-то не многим больше, чем ей, — напомнил профессор.

— Я на полгода ее старше, — гордо сказал Дидиш.

— А… — протянул Членоед. — В таком случае…

Он наклонился и поцеловал Оливу. Потом поцеловал и Дидиша — тот даже немного удивился.

— До свиданья, доктор, — сказала Олива.