Борис Виан - Сердце дыбом

Верзила оборвал смех.

— Чего-чего?

— Не стыдно вам? — вполголоса повторил Жакмор. — Они же старые…

Не успев договорить, он получил кулаком в зубы. Во рту стало солоно — из расквашенной губы потекла кровь. Жакмор пошатнулся и полетел на дорогу! Никто и не взглянул на него. Торги продолжались.

Психиатр встал, отряхнул брюки. Теперь он видел только плотно сомкнутый полукруг темных неприветливых спин.

— А вот еще один! — раздавался голос барышника. — Товар люкс — на деревянной ноге! Исходная цена — сто франков! Сто десять!

Жакмор побрел прочь. От площади отходила улица, на которой вроде бы были какие-то лавки. Он пошел по ней и вскоре нашел столярную мастерскую. Толкнул дверь со скверным, тревожным чувством. Переступил порог и огляделся.

Он очутился в тесном неопрятном помещении. Хозяина не видно. Дощатый еловый пол, весь черный и прогнивший, замызганный стол, старый календарь на стене, в углу печь с натоптанной пред ней грязью, два стула с драными соломенными сиденьями — вот и вся обстановка. Сама мастерская была за деревянной перегородкой, туда вела открытая дверь. Слышались неравномерные удары молотков — работали двое.

Жакмор подошел к двери.

— Есть кто-нибудь? — негромко спросил он.

Удары не прекращались, и он зашел в мастерскую. Свет в нее проникал сверху. Собственно, это был длинный, довольно просторный сарай, заваленный досками, брусом, заготовками. Оборудование составляли три-четыре верстака, круглая пила и два станка: один сверлильный, другой фрезерный с расколотой чугунной станиной. На стенах висели инструменты — не сказать, чтобы очень много. Справа от двери, через которую вошел Жакмор, была навалена куча стружек и опилок. Пахло свежим столярным клеем. Должно быть, он варился в заляпанном ведерке на печурке с древесным углем в дальнем конце сарая, у выхода во двор. С прогнувшихся потолочных балок свисала всякая всячина: старые полотна для пилы, позеленевший окорок, ржавые инструменты, ломаные тиски и прочий хлам.

Слева, вдоль всей стены, лежало огромное дубовое бревно. С двух концов под него были подложены толстые колоды. Верхом на бревне сидел мальчишка-ученик и топором обтесывал его с боков. Тщедушный, в драной одежонке, он еле удерживал в тощих ручонках топор. Хозяин, с молотком в руке, работал чуть поодаль — обивал изнутри кожей какое-то странное яйцеобразное сооружение, вроде будки из светлого дуба. Будка была оснащена створками на петлях, они были откинуты и поскрипывали при каждом ударе молотка.

Столяр забивал гвозди, ученик тесал бревно. Ни один, ни другой не обращали внимания на Жакмора. Помявшись, он обратился к ним погромче:

— Добрый день!

Хозяин опустил молоток и посмотрел на Жакмора. Рожа у него была жуткая: обвислые губы, приплюснутый нос, руки же — сильные, узловатые, с космами рыжей шерсти.

— Чего надо? — осведомился он.

— Я пришел заказать две детских кроватки, — сказал Жакмор. — В доме на горе родилась тройня. И нужны две кроватки. Одна двухместная, другая одноместная, но побольше.

— Я сделаю одну, — сказал столяр. — Одну на всех троих, два места головой по ходу.

— А третье побольше…

— Побольше… — проворчал мастер. — Ладно, видно будет. Делать вручную или на станке?

Жакмор посмотрел на заморыша-ученика. Тот все поднимал и опускал топор, как заведенный. Несчастный робот, прикованный к нескончаемой работе.

— Вручную дешевле, — сказал плотник, — потому что машина обходится дорого, а таких вот голодранцев как собак нерезаных.

— Их тут у вас держат в строгости, — заметил Жакмор.

— Так как же: вручную или на станке?

— На станке, — сказал Жакмор.

— Ну конечно! — фыркнул мастер. — Вам-то что, а мое оборудование изнашивается…

— И к завтрашнему дню, — прибавил Жакмор. Чтобы задобрить мастера, он решил проявить интерес к его работе: — А что это вы делаете?

— Это для церкви. Кафедра.

В голосе столяра смешались гордость и смущение. С мокрых губ при каждом слове брызгала слюна.

— Кафедра?

Жакмор подошел поближе. Действительно, кафедра. Кафедра с дверцами. Ничего подобного Жакмору не приходилось видеть.

— Я никогда не жил в деревне, — сказал он. — А в городе обычно бывают не такие, поэтому мне любопытно посмотреть.

— В городе люди больше не верят в Бога, — сказал столяр, злобно глядя на Жакмора.

Между тем ученик вдруг выронил топор и без чувств повалился на бревно лицом вниз. Удивленный внезапной тишиной, Жакмор обернулся и подошел к мальчику. Столяр же принес откуда-то жестянку с водой и окатил ученика. Однако это не помогло. Тогда в голову бедняги полетела жестянка. Мальчонка вздохнул, и не успел возмущенный Жакмор прийти ему на помощь, как грязная ручонка уже снова сжимала топор и с натугой, но так же ритмично поднималась и опускалась.

— Вы слишком жестоки с ним! — обратился Жакмор к столяру. — Он еще ребенок! Вам должно быть стыдно!

В ту же секунду кулак столяра врезался ему в скулу. Психиатр пошатнулся, отступил на пару шагов и еле удержал равновесие. Осторожно ощупал челюсть. Хорошо еще, что борода смягчила удар.

Столяр же как ни в чем не бывало вернулся к прерванной работе.

— Вот посмотришь на нее завтра, — сказал он, останавливаясь на минуту, — когда ее поставят на место. Кафедра что надо!

Он с гордостью погладил деревянную поверхность. Светлый полированный дуб, казалось, вздрогнул от этого прикосновения.

— И кровати твои будут готовы завтра, к пяти. Приходи и забирай.

— Ладно…

Снова застучал молоток. Запах клея стал еще резче. Жакмор еще разок взглянул на ученика, пожал плечами и вышел.

На улице по-прежнему было тихо. Жакмор зашагал в обратный путь. Занавески на всех окнах были задернуты, но, когда Жакмор проходил мимо, за ними угадывалось шевеление. Вот вышла из дому и побежала по улице, напевая, девочка. В руках у нее эмалированный кувшин чуть ли не больше ее самой. Небось на обратном пути не попоет.

30 августа

Анжель и Жакмор сидели внизу, в просторном холле, наслаждаясь прохладой. Промелькнув несколько раз взад и вперед и поколдовав на кухне, служанка приготовила прохладительное питье и поставила перед Анжелем поднос с кувшином и бокалами. Окна и дверь в парк были открыты настежь. Тишину лишь изредка нарушало жужжание случайно залетевшей мухи или осы, гулко отдававшееся под высоким потолком.

— Кроватки будут готовы сегодня к пяти часам, — сообщил Жакмор.

— Тогда они уже готовы, — рассудил Анжель. — Ведь пять часов наверняка значит пять утра.

— Вы думаете? — сказал Жакмор. — В таком случае и правда готовы.

Тема была исчерпана, собеседники замолчали и отхлебнули из бокалов. Чуть погодя Жакмор заговорил снова: