Стефани Цвейг - Нигде в Африке

Когда Вальтер с помощью маленького словарика, который с первых дней в армии стал его единственным чтением, наконец перевел это предложение, констатировав, что знал его уже в начальной школе, он не мог решить: то ли над ним смеется судьба, то ли собственная дочь. Оба варианта ему не понравились.

Его мучило, что он не знал, правда ли Регина стала такой взрослой, такой патриоткой и, прежде всего, уже настолько англичанкой, что не показывала своих истинных чувств, или она была просто раненным в самое сердце ребенком, злившимся на отца. В ходе таких размышлений ясно стало только одно: он слишком мало знает о своей дочери, чтобы верно истолковать ее реакцию. Хотя он и не сомневался в ее любви, но иллюзий не строил. Он и его ребенок говорили теперь на разных языках. Еще некоторое время, сопротивляясь звукам начинающегося дня, Вальтер представлял себе, что, выучи он английский, он никогда не говорил бы больше с Региной по-немецки. Он слышал, что многие эмигранты придерживались такого правила, чтобы их дети почувствовали, что в новой жизни они пустили крепкие корни. Эта картинка, как он, сгорая от стыда и смущения, бормочет слова, которые и выговорить-то не может, как помогает себе руками, чтобы яснее выразить свою мысль, была до смешного отчетлива в начинающихся предрассветных сумерках.

Вальтер даже слышал, как Регина смеется, сначала тихо, а потом вызывающе громко. Ее смех звучал как ненавистный вой гиен. Мысль, что она смеется над ним, а он не может защититься, вызвала в нем панику. Как же он объяснит ей на чужом языке, что случилось, что сделало их всех вечными изгоями, как рассказать ей по-английски о родине, терзавшей его сердце?

Только благодаря напряжению всех своих сил он принудил себя успокоиться, чтобы нормально провести этот день. Он принялся жадно крутить ручки радио, чтобы отвязаться наконец от призраков, вызванных к жизни им самим. Заметив, что по спине у него бежит холодный пот, Вальтер с содроганием понял, что прошлое нагнало его. В первый раз с тех пор, как он оказался в армии, его сознанием снова управляла идея, которую он гнал от себя. Он носил на лбу клеймо человека без родины и на всю свою жизнь остался бы чужим среди чужих.

До Вальтера донеслись обрывки фраз. Хотя радио было включено не на полную громкость, чья-то речь звучала громко, взволнованно, временами почти истерично. И все-таки поначалу это успокоило его растрепанные чувства. Скоро он заметил, что голос диктора звучит иначе, чем обычно. Вальтер попробовал собрать слова из отдельных слогов, но это ему не удалось. Он достал из шкафа чистый лист бумаги и заставил себя записать каждый пойманный звук. Смысл он понять не мог, но уловил, что два слова повторялись несколько раз за короткий промежуток времени: вероятно, это были «Аякс» и «Аргонавт». Вальтер удивился, что, несмотря на носовое английское произношение, узнал эти два знакомых слова. Перед его глазами появился учитель Гладиш из Фюрстеншуле в Плесе, как он с неподвижным лицом раздает тетради после контрольной по греческому, но у Вальтера не было времени ухватиться за воспоминание. Мягкий деревянный пол издал новые звуки.

Сержант Пирс появился вместе с восходом солнца. В его шагах уже была сила и горделивая уверенность, но тело еще боролось с ночью, так равнодушно обходившейся с его талантом помещать подчиненных в обозримый, надежный мир его ругани и бескомпромиссности. Сержант рассеянно провел рукой по своим густым волосам, зевнул несколько раз, как собака, слишком долго лежавшая на солнце, очень медленно застегнул ремень и оглянулся, словно ища чего-то. Он как будто ждал знака, чтобы начать день. Он смотрел на Вальтера молча, еще узкими со сна глазами, и выглядел при этом как статуя, давно сошедшая с дистанции Истории. Но с нежданной внезапностью жизнь вернулась в его ноги. Он несколько раз смешно подпрыгнул, потом кинулся к радио, его тяжелые сапоги при этом едва касались пола. Его дыхание вырывалось короткими, сильными толчками, пока он включал радио на полную громкость. Весьма непривычная для его бледного лица краснота была свидетельством столь же непривычной для него озадаченности. Сержант Пирс выпрямился в полный рост, вытянул руки по швам, набрал в легкие побольше воздуха и крикнул что было сил:

— They’ve landed! [54] Они высадились! (англ.)

Вальтер сейчас же почувствовал, что произошло нечто из ряда вон выходящее и что сержант ожидает от него реакции, но он даже не решался взглянуть на него, а только смущенно смотрел на бумагу со своими записями.

— «Аякс», — сказал он наконец, хотя ему было ясно, что сержант должен считать его дураком.

— They’ve landed, — крикнул сержант еще раз. — You bloody fool, they’ve landed [55] Дурак ты эдакий, они высадились (англ.). .

Он как следует хлопнул Вальтера по плечу, нетерпеливо, но в то же время по-дружески, и, подняв его со стула, подтолкнул к плохо отпечатанной карте, висевшей между портретом короля и призывом не выдавать опрометчиво военные тайны.

— Неге [56] Вот здесь (англ.). , — рявкнул он.

— Здесь, — повторил Вальтер, радуясь, что смог хоть один раз произнести слово так же, как Пирс. Он беспомощно следил за мясистым пальцем сержанта, скользившим по карте и наконец остановившемся на Норвегии. — Norway, — громко, старательно прочитал Вальтер, напряженно размышляя, действительно ли Норвегия по-английски заканчивается на «-эй» и что же именно там могло случиться.

— Normandy, you damn’d fool [57] Нормандия, кретин (англ.). , — раздраженно поправил его Пирс. Он сначала скользнул пальцем на восток до Финляндии, а потом на юг до Сицилии и наконец, видя непонимание Вальтера, начал барабанить всей своей покрытой татуировками ручищей по карте Европы. Наконец в голову ему пришла весьма необычная идея для мужчины, у которого такой громкий командный голос. Вытащив ручку, он неумело накарябал слово «Normandy». Он напряженно посмотрел на Вальтера и робко, будто ребенок, протянул ему руку.

Вальтер молча пожал ее и мягко перевел сильно дрожавший палец сержанта на побережье Нормандии. Но сам он только за завтраком узнал от торговца радиоприемниками из Герлитца, что в Нормандии высадились союзники. Вместо того чтобы послать Вальтера вместе со всеми рекрутами в марш-бросок с полной выкладкой, сержант Пирс назначил его в наряд в канцелярию. И хотя по лицу Пирса ни о чем нельзя было догадаться, Вальтер вообразил себе, что сержант хотел облегчить его участь.

На ужин были баранина в мятном соусе, недоваренная фасоль и — как в сказке, под стать свершившемуся в далекой Франции чуду — очень жирный и крепкий, йоркширский пудинг — настоящий праздничный обед, какого не было со дня высадки союзников на Сицилию. В пышно украшенной маленькими флажками столовой солдаты спели перед тем, как сесть за столы, «God Save the King», потом «Rule Britannia», а перед фруктовым салатом с ванильным соусом — «Keep the Homefires Burning» [58] «Храните огонь очага» (англ.) — популярная английская военная песня (1914). . Кульминации всеобщее воодушевление достигло после того, как была спета «It’s a Long Way to Tipperary» [59] «Путь далекий до Типиерери» (англ.). .