Алан Беннетт - Голы и босы

— О нет.

— Что, и муженек говорит Розмари?

— Нн-да, — подтвердила миссис Рэнсом. — В общем, да. — И пошла ставить чайник, предоставив Драсти возможность приступить к записи данных и ответу на « Пункт 1-й. Стало ли для вас ограбление серьезным ударом?»

Когда Драсти начинала работать в социально-психологическом консультировании, жертвы преступлений именовались «делами». Время это давно прошло, теперь они назывались клиентами, даже психокорректируемыми. Начать с того, что термины эти не предполагали ни тени сочувствия, и она их отвергала. Да и вообще, она больше не задумывалась над тем, как они называются. Это было так же неважно, как и то, какая именно беда с ними стряслась. Они представляли собой отдельную группу особей. Будь то квартирная кража, уличный грабеж или ДТП — результат был один и тот же: в ее руки попадали личности неадекватные. Но шанс стать — того и гляди — неадекватной личностью есть у каждого. Драсти ощущала, что теперь, когда она приобрела опыт, она — профессионал.

Чай они пили в гостиной, для чего каждая нырнула в свой бин-бег — миссис Рэнсом уже мастерски владела маневром погружения, а вот у Драсти скорее получился кувырок. Промокая чай с халата, она спросила: «Новые? Вчера у одной клиентки — у нее брат в коме — я видела примерно такие же. Ну вот, Розмари, я хочу, чтобы мы попробовали все обговорить».

Миссис Рэнсом сомневалась в том, что об говорить и по говорить было совсем одно и то же. Первое звучало жестче, суше, повелительнее, чем второе, и потому замена Драсти одной приставки на другую не сулила ничего благотворного. «Зато более конструктивно», — возразила бы Драсти, решись миссис Рэнсом затронуть эту тему. Но этого не случилось.

Миссис Рэнсом приступила к изложению обстоятельств кражи, описанию масштаба потерь, но на Драсти все это произвело не слишком сильное впечатление, поскольку нынешний скудный быт Рэнсомов: бин-беги, складной карточный столик и тому подобное — казался ей не столько лишениями, сколько определенной эстетикой. Тут, конечно, было гораздо чище, чем у нее дома, но для своей квартиры она выбрала такой же минималистский стиль.

— Ваша обстановка похожа на прежнюю? — поинтересовалась Драсти.

— О, у нас было много всего. Полная чаша. Нормальный дом.

— Я знаю, вы очень страдаете, — посочувствовала Драсти.

— Вы хотите сказать, что я должна бы страдать? — не поняла миссис Рэнсом.

— Ну, страдаете из-за случившегося…

Поразмыслив немного, миссис Рэнсом заключила, что ее стоицизм — вопрос формулировки:

— Вы хотите сказать, что мне причинили страдание? Ну, не знаю, и да, и нет. Наверное, я уже привыкла.

— Привыкать слишком быстро не рекомендуется. Дайте себе время погоревать. Надеюсь, вы хоть иногда плачете?

— Вначале было дело. Но только вначале. И быстро прошло.

— А Морис?

— Кто именно?

— Мистер Рэнсом?

— A-а… нет. Вряд ли. И потом, — миссис Рэнсом понизила голос, словно собираясь поделиться важной тайной, — он же мужчина, понимаете.

— Нет, Розмари. Он личность. Можно только пожалеть, что он сейчас не позволяет себе расслабиться. Специалисты практически единодушно утверждают: если вы не даете своему горю выплеснуться наружу, впоследствии вы, скорее всего, заболеете раком.

— Боже мой! — вырвалось у миссис Рэнсом.

— Да-да, — подтвердила Драсти. — Мужчины переносят горе хуже, чем женщины. Может, ему полегчает, если я с ним поговорю?

— С мистером Рэнсомом? Нет, нет, — замотала головой миссис Рэнсом. — Он очень… застенчив.

— И все же, — гнула свое Драсти. — Думаю, я могу помочь вам… Вернее, мы можем помочь друг другу. — И она потянулась, чтобы похлопать миссис Рэнсом по руке, но оказалось, что не может дотянуться до нее, и вместо руки похлопала бин-бег.

— Говорят, люди чувствуют себя ущемленными, — сказала миссис Рэнсом.

— Да. Требуется время, Розмари. Требуется время.

— Мне оно не нужно. Я просто заинтригована.

«У клиента стадия отрицания», — записала Драсти, а потом добавила вопросительный знак. Миссис Рэнсом пошла выносить чашки.

Пока миссис Рэнсом не было, Драсти пришло в голову, что приобретенный ее клиенткой опыт можно изобразить в виде кривой научения и что, хотя, конечно, значения кривой могут быть и положительными, и отрицательными, на потерю имущества можно посмотреть как на своеобразное освобождение — «синдром полевых лилий» — так назвала это Драсти. «Не-собирайте-себе-сокровищ-на-земле» [12] Евангелие от Матфея. 6:19–21, 24. . Хотя эта мысль уже посещала миссис Рэнсом, она отнюдь не сразу приняла ее, потому что Драсти назвала их добро вещичками , а вещичками, по мнению миссис Рэнсом, если что и можно было назвать, то разве что содержимое ее сумочки: губную помаду, компакт-пудру и другие пустяки, ни одного из которых она, между прочим, не лишилась. Но потом, поразмыслив, согласилась, что сбить в один ком ковры, шторы, мебель, ковролин и тройники с удлинителями и в самом деле было сподручнее. Но это, конечно, было не то слово, которое она рискнула бы испытывать на собственном муже.

Правду сказать (хотя она не призналась в этом миссис Рэнсом), совет этот Драсти дался нелегко. Чем больше людей с «синдромом полевых лилий» она встречала, тем меньше верила в его целительность. Ей было попались два-три клиента, клявшихся и божившихся, что шок от кражи открыл им глаза на жизнь, что отныне они не будут обременять себя ничем материальным, а будут путешествовать по жизни налегке и тому подобное. Но полгода спустя, во время контрольного визита, обнаруживалось, что дома их захламлены еще больше, чем раньше. Очень многие, пришла к выводу Драсти, способны отказаться от вещей; но вот чего они и впрямь сделать не в силах — это не покупать их.

Признавшись Драсти, что не особенно жалеет о своих пожитках, миссис Рэнсом сказала правду. О чем она действительно жалела — но не сумела бы это облечь в слова, — были не вещи сами по себе, а тайные связи между ними. Так, на столике в передней лежала зеленая шапочка с помпоном, которую миссис Рэнсом никогда не надевала, но всегда держала как напоминание о том, что нужно включить подогреватель в ванной. Теперь у нее не было зеленой шапочки с помпоном, как не было и столика, на котором она лежала (а уж то, что сохранился подогреватель, вообще следовало считать событием промыслительным). Но без шапочки она уже дважды забывала выключить подогреватель на ночь, и мистер Рэнсом как-то раз ошпарил себе руку.

Ему тоже пришлось отказаться от некоторых ритуалов. Так, он лишился маленьких кривых ножничек, которыми обычно подстригал торчащие из ушей волоски. И это еще далеко не все. Отнюдь не тщеславный, он все же носил небольшие усики, у которых было пренеприятное свойство рыжеть — склонность, которую мистер Рэнсом держал в узде, время от времени нанося на них немножко краски для волос. Краска эта хранилась в старом-престаром пузырьке: некогда попробовав подкрасить корни волос, миссис Рэнсом эту идею тотчас забраковала, но пузырек так и остался стоять в глубине шкафчика в ванной. Запиравший дверь ванной на ключ всякий раз, когда собирался подправить пострадавший участок, мистер Рэнсом никогда не признавался в совершаемом, а миссис Рэнсом, в свою очередь, никогда не подавала вида, что знает об этом. Но теперь шкафчик в ванной исчез, а с ним исчез и пузырек, поэтому со временем усы мистера Рэнсома стали заниматься тем самым рыжим пламенем, которое он так ненавидел. Можно было бы попросить жену купить новый пузырек, но это значило бы признаться в многолетних косметических ухищрениях. Другим выходом из положения было бы купить пузырек самому. Но где? Его парикмахер был поляком, чьего английского хватало лишь на то, чтобы спросить: «Снимем с боков и сзади?» Делу мог бы помочь догадливый аптекарь, но известные мистеру Рэнсому аптекари отнюдь не отличались догадливостью, а штат их состоял из молоденьких скучающих потаскушек, вряд ли готовых войти в положение немолодого поверенного и его наливающихся краской усов.