Джонатан Фоер - Жутко громко и запредельно близко

Моим последним Блэком был Питер. Он жил в районе Шугар Хилл, который находится в Гамильтон Хайтc, а это в Гарлеме. Когда я подошел к дому, на ступеньке крыльца сидел человек. На коленях у него была малышка, и он с ней беседовал, хотя малыши, само собой, не понимают слов. «Вы Питер Блэк?» — «А ты кто?» — «Оскар Шелл». Он похлопал рукой по ступеньке, приглашая меня сесть рядом, если я хочу, что мне понравилось, хотя я предпочел стоять. «Ваша малышка?» — «Малыш». — «Ваш малыш?» — «Да». — «Можно его погладить?» — «Конечно», — сказал он. Я не ожидал, что у малыша окажется такая нежная головка, такие крохотные глазки и пальчики. «Он совсем беззащитный», — сказал я. «Да, — сказал Питер, — но с нами ему нечего бояться». — «Он уже ест еду?» — «Еще нет. Только пьет молочко». — «Он часто плачет?» — «Как сказать. По мне, так даже слишком». — «Но это не потому, что ему грустно, да? Просто от голода или типа того». — «Кто это знает». Мне понравилось, как малыш сжимал кулачки. Я задумался, есть ли у него мысли или он больше как детеныш животного. «Хочешь его подержать?» — «Не думаю, что это хорошая мысль» — «Почему нет?» — «Я не умею держать малышей». — «Если хочешь, я тебя научу. Это нетрудно». — «О'кей». — «Тогда садись, — сказал он. — Ну, вот. Одну руку подложи вот сюда. Совершенно верно. Хорошо. А второй придерживай ему головку. Правильно. Теперь легонько прижми к груди. Правильно. Так-так. А говоришь, не умеешь. Смотри, как ему нравится». — «Нормально?» — «Отлично». — «Как его зовут?» — «Питер». — «Я думал, Питер — это вы». — «Мы оба Питеры». Тут я впервые задумался, почему меня не зовут, как папу, хотя я не задумался, почему жильца зовут Томас. Я сказал: «Эй, Питер. Я тебя защищу».

Вернувшись в тот день домой (через восемь месяцев после начала поиска), я был измотан, раздражен и подавлен, а мне хотелось радоваться.

Я пошел в свою лабораторию, но экспериментировать было неохота. Неохота было ни играть на тамбурине, ни кормить конфетами Бакминстера, ни раскладывать по альбомам марки, ни листать «Всякую всячину, которая со мной приключилась».

Мама и Рон по-семейному сидели в столовой, хотя он не был членом нашей семьи. Я пошел на кухню взять сухого мороженого. Я посмотрел на телефон. Новый телефон. Он посмотрел на меня. Когда он звонил, я кричал: «Телефон!», потому что не хотел до него дотрагиваться. Мне было неприятно даже находиться с ним в одной комнате.

Я нажал на кнопку «Прослушать сообщения», чего не делал с наихудшего дня, когда еще был старый телефон.

Сообщение первое. Суббота, 11:52. Добрый день, сообщение для Оскара Шелла. Оскар, это Абби Блэк. Ты только что был у меня и интересовался ключом. Я сказала неправду и, наверное, могла бы тебе помочь. Позвони, пожа —

Здесь запись обрывалась.

Абби была моим вторым Блэком, я заходил к ней восемь месяцев назад. Она жила в самом узком доме Нью-Йорка. Я ей сказал, что она зыкинская. Она раскололась. Я ей сказал, что она зыкинская. Она назвала меня сладким. Она заплакала, когда я сказал, что у слонов нет Э.С.В. Я спросил, можно ли нам поцеловаться. Она не сказала нет. Ее сообщение ждало меня восемь месяцев.

«Мам?» — «Да?» — «Я пошел по делам». — «Хорошо». — «Буду позже». — «Хорошо». — «Когда — не знаю. Может, жутко поздно». — «Хорошо». Почему она ни о чем не спросила? Почему не остановила меня, не бросилась защищать?

Поскольку уже темнело и на улице все куда-то неслись, я столкнулся с гуголплексом людей. Кто они? Куда идут? Что ищут? Я хотел слышать их сердцебиение и хотел, чтобы они услышали мое.

Остановка метро была всего в двух кварталах от ее дома, и когда я пришел, дверь была чуточку приоткрыта, как если бы она знала, что я приду, хотя, само собой, откуда ей было знать. Тогда почему дверь была приоткрыта?

«Здрасьте? Кто-нибудь дома? Это Оскар Шелл».

Она подошла к двери.

У меня отлегло от сердца, а то я боялся, что вдруг ее изобрел.

«Вы меня помните?» — «Конечно, Оскар. Ты вырос». — «Правда?» — «Значительно. Сантиметров на пять». — «Я был так занят поиском, что давно себя не измерял». — «Проходи, — сказала она. — Я уже не ждала, что ты появишься. Сколько времени прошло». Я сказал: «Я боюсь телефона».

Она сказала: «Я много про тебя думала». Я сказал: «В том сообщении». — «Давнем?» — «Про какую вы говорите неправду?» — «Я сказала, что ничего не знаю про ключ». — «Хотя знали?» — «Да. То есть, нет. Не я. Мой муж». — «Почему же вы не сказали?» — «Не могла». — «Почему не могли?» — «Не почему, просто». — «Это не ответ». — «Мы поругались». — «Я же про папу спрашивал!» — «А я с мужем поругалась». — «Его убили!»

«Я это сделала ему назло». — «Почему?» — «В отместку». — «Почему?» — «Потому что люди делают друг другу больно. Мы так устроены». — «Я не так устроен». — «Я знаю». — «Я восемь месяцев потратил на то, что мог узнать за восемь секунд!» — «Я тебе сразу же позвонила. Как только ты ушел». — «Вы мне сделали больно!» — «Ну, прости меня».

« Вы это , — сказал я. — Не договорили про мужа». Она сказала: «Он тебя разыскивает». — « Он — меня? » — «Да». — «А я его! » — «Он все тебе объяснит. Позвони ему». — «Я сержусь, что вы мне сказали неправду». — «Я знаю». — «Вы чуть не загубили мне жизнь».

Она была запредельно близко.

Я чувствовал запах ее дыхания.

Она сказала: «Если хочешь меня поцеловать, я разрешаю». — «Что?» — «В тот раз ты спрашивал, можем ли мы поцеловаться. Я не разрешила, а теперь разрешаю». — «Мне совестно за тот раз». — «Ну и напрасно». — «Я не хочу, чтобы вы разрешали из жалости». — «Ты меня поцелуешь, — сказала она. — А я тебя». Я спросил: «Может, лучше обнимемся?»

Она прижала меня к себе.

Я заплакал и стиснул ее изо всех сил. У нее намокло плечо, и я подумал: Может, правда, что можно выплакать все слезы. Может, бабушка права. Это было бы кстати, потому что я хотел, чтобы нечему стало течь.

И потом внезапно мне было озарение, и пол куда-то ушел, и я, типа, повис.

Я отпрянул.

«Почему у вашего сообщения нет конца?» — «Я не понимаю». — «Вы мне оставили сообщение. Оно обрывается посредине». — «Наверное, потому что твоя мама подняла трубку».

«Моя мама подняла трубку?» — «Да». — «И дальше?» — «В каком смысле?» — «Вы поговорили?» — «Недолго». — «Что вы ей сказали?» — «Я не помню». — «Но сказали, что я к вам приходил?» — «Конечно. Зря?»

Я не знал, зря или не зря. Я не понимал, почему мама ничего не сказала мне про этот разговор или хотя бы про сообщение.

«А ключ? Вы про ключ ей сказали?» — «Я думала, она знает». — «И про поиск?» Я ничего не понимал. Почему мама ничего не сказала? Не помогала мне? Не волновалась за меня? И вдруг мне все стало ясно.