Григорий Каковкин - Мужчины и женщины существуют

За этими воспоминаниями Тулупова пропустила тот момент, когда Хирсанов вышел из своего одиннадцатого подъезда, и он сел на заднее сиденье рядом с ней.

— Рад вас видеть, Людмила Ивановна, все не получалось и вот, — сказал он.

— Я — тоже. Наверное, нам надо было договориться и где-то встретиться, — ответила она и подумала, почему это она решила, что они пойдут непременно в ресторан и что это будет не “Голубой Дунай”. И вообще — мало ли что мог наобещать неизвестный, совершенно незнакомый мужчина пятидесяти лет по телефону.

— Я заставил вас ждать. Но такова специфика работы — себе не принадлежу.

— А кому — неужели народу?

— Президенту, Людмила Ивановна. Ему! — ответил Хирсанов и, выдержав паузу, добавил: — А президент принадлежит народу, значит, вам, народ — это вы. Следовательно, я принадлежу вам, — и, еще раз театрально остановившись в речи, продолжил: — Но если президент захочет меня видеть — я встану и пойду. В любое время суток.

Тулупова кивнула головой.

Хирсанов обратился к водителю:

— Сергей, как едем в клуб? Через площадь и по бульварам?

— Как скажете, Кирилл Леонардович, сейчас не угадаешь, везде бывает пробочно…

Водитель знал, что хозяин, а так он называл прикрепленного за ним чиновника, любит все решать сам — держать под контролем, и проще переложить ответственность, чем самому определять маршрут поездки. Тулупова подумала — о каком клубе идет речь, само слово клуб пугало. И решилась спросить, когда с улицами, по которым надо было проехать, все было ясно. Хирсанов не ответил, а только положил сухую теплую ладонь на руку Людмиле и так держал ее, пока не остановились перед небольшим двухэтажным старомосковским особнячком.

— Куда мы приехали, Кирилл Леонардович? Что — тут?

Тулупова не обнаружила на доме никакой вывески — несколько дорогих машин неподалеку от входа и все.

— Не волнуйся, Мила, — сказал Хирсанов, сразу перейдя на “ты”, когда машина с водителем отъехала. — Я — Кирилл, просто Кирилл. Ты — Мила или Людмила, как тебе больше нравится? При водителе не все можно говорить.

— Мила, — механически ответила Тулупова.

— Это клуб. Закрытый клуб с замечательным рестораном в подвале. Сюда пускают не всех, но для нас путь открыт.

Хирсанов нажал на кнопку возле белой распашной двери, через секунду сработал электронный замок, и дверь можно было открыть. За дверьми стоял человек в черном костюме с рацией за ухом.

— Вы вниз? — спросил он.

— Да, — ответил Хирсанов и назвал номер карточки члена клуба.

Тулупова и Хирсанов прошли по длинному коридору и, спустившись на два пролета вниз по лестнице, оказались в большом полупустом ресторанном зале с красивой мебелью, картинами на стенах и роялем, за которым сидел седой, с длинными волосами музыкант в черном фраке и играл блюзы. Метрдотель провел их к столику у стены и предложил меню. Людмила отказалась даже открывать кожаный переплет с золотыми буквами и тиснением — ее зарплаты здесь хватило бы разве что на чай с лимоном.

— Вы сами, сами, Кирилл Леонардович, — почти в истерике произнесла она, ясно понимая, что теперь целиком и полностью зависит от него — выпустить отсюда могли только с ним.

— Мила, я тебя пригласил. И хочу, чтобы ты выбирала то, что тебе понравится.

— Вы сами…

— Не вы — а ты. Скажи “ты, Кирилл”.

— Ты, Кирилл. Сам. Я ничего не знаю, а ты бываешь здесь каждый день…

— Можно я тебя поцелую? — спросил Кирилл.

Он встал с места, увидел ее волнение — взыграли его мужские чувства, он невинно клюнул ее в щеку и вернулся за стол.

Хирсанов согласился, что будет заказывать сам, но вместе с Людмилой. Перед этим позвал официанта и попросил принести им по пятьдесят граммов коньяка.

— Какой вы будете — Хенесси, Курвуазье, Камю? — спросил официант.

— Какой ты будешь? — Хирсанов переадресовал вопрос Людмиле.

Она хотела сказать, что ей нравится молдавский, но поняла, что в такой обстановке это неуместно, и неожиданно подвернулась фраза из какого-то старого фильма:

— На твой выбор, дорогой.

— Арманьяк, “иксо”, — заказал Хирсанов официанту и объяснил Людмиле, что ему очень нравится именно этот французский коньяк, который он приучился пить еще в первую свою заграничную командировку в Алжир.

Он не сказал, что “Арманьяк” был тогда самым дешевым коньяком из продававшихся в посольском магазинчике, остальные в два раза дороже. И все же, он в Алжире иногда ощущал себя очень состоятельным и свободным человеком, который позволял себе напиваться фирменным алкоголем, а не варить самогонку, как делали работники торгового представительства. Те жили в отдельном квартале в городе, а не в охраняемом посольском особняке и могли в целях экономии гнать замечательный, крепкий самогон, а затем настаивать его на арабских травках.

Тулупова сделала глоток “Арманьяка” из огромной коньячной рюмки и сказала, что за всю свою жизнь пробовала только молдавский, и он ей всегда нравился, а французский коньяк она вообще никогда не пила, вот — первый раз.

— Никогда. Я только слышала о таком. Спасибо, Кирилл.

Если бы она знала, как такие слова действовали на Хирсанова — смазанную педаль любовного газа Людмила отжала до самого пола, как Шумахер. Праздник начался.

— Сегодня мы все будем делать в первый раз. Лобстеры. Ты ела когда-нибудь?

— Нет, нет, — почти взвизгнула Людмила. — Никаких лобстеров! Я видела в магазине, они безумно дорогие, давайте я лучше съем котлету по-киевски.

Это уже был крутой вираж, обгон на закрытом слепом повороте — Шумахер оставался позади, и соревноваться было не с кем — прямая трасса до финиша. Хирсанов упивался возможностью открывать этой большегрудой женщине из музыкальной библиотеки целые миры, кулинарные, винные и любые другие, где собирался быть единственным экскурсоводом — ему будут внимать, смотреть в рот, задавать несложные вопросы, и он на любые из них с наслаждением ответит. И только потом…

— А устрицы?

— Кирилл!

— Устрицы надо есть, надо пробовать. Ты знаешь, что они гермафродиты? Причем одно время женщины, другое — мужчины?

— Нет. Я даже точно не знаю, как они выглядят. Это раковины, кажется?

Кирилл рукой подозвал официанта.

— У вас устрицы “Фин де Клер” какой номер?

— Только третий, — ответил официант.

— Хорошо. Пусть будет третий. Сколько в порции?

— Тарелка с лимоном и сливочными гренками — двенадцать штук.

— Тарелку. Одну. Вино белое. Шабли. Два лобстера. Два салата ваших фирменных. Еще коньяка… Неси бутылку.

— Зачем так много? — почти прошептала Людмила.

Официант посмотрел на Тулупову — мол, кого из вас слушать.

— Неси, — подтвердил заказ Хирсанов. — Сыр. Еще. Рыбки. Икры черной и красной. И там по смыслу, все для рыбного стола, как положено. Без изъятий.