Владислав Егоров - Пасхальные яйца

— В семьдесят восьмом, — поправила баба Маня. — А коровушек за мной, бывало, и по тридцать закрепляли.

— О том и речь! — совсем уж вошел в раж Валенок. — Мария Никаноровна за свою трудовую жизнь столько молока надоила, что, если не каждому жителю Москвы, то уж нашей области точно досталось по кружечке. Помню, Ирка ваша в класс приходила с газетой, хвасталась: «Моя мама снова первая в районе по надоям!»… Вот кого жалеть надо! А вы раскудахтались: «Ох, Раиса Максимовна! Ах, Раиса Максимовна!» А она руки свои к чему приложила? Разве, что плешь муженьку гладила! Вот, если бы она, когда он глупости со страной творил, поварешкой его по башке шваркнула, вот тогда б я ее зауважал, и сейчас вместе с вами за нее переживал бы.

Серафима с Татьяной, не говоря уже о Молчунье, сидели, языки прикусивши, но по недовольным их лицам видно было, что не согласны они с такой грубой позицией.

— Ты на нас не серчай, Андрюша, — примирительно заговорила баба Маня. — Какие добрые дела за Раисой Максимовной водятся, мы, конечно, не знаем, да только, чтоб человека болящего пожалеть, разве нужно особое знание? Вот у меня к ней такая жалость, как бывает, когда песню печальную поешь про ямщика, который в степи замерзает. Я ж не знаю, что за человек он был. Может, выпивал крепко, может, руку на жену поднимал, может, и почище за ним грехи водились, а вот жалко его и все. А жалость, Андрюша, она ведь сердце смягчает. Батюшка тут по телевизору выступал, сказал, что это чувство Богу угодное. Православный человек, он всегда жалостливым был.

— Эх, чего с вами толковать?! — досадливо крякнул Валенок, вставая со стула. — Вам теперь ящик вместо головы. — Он кивнул на телевизор. — Ну, бывайте, женщины-гражданки! Я пойду, пожалуй, а то еще наговорю чего обидного.

И снова каждой ручку пожал. Мол, хоть и разные у нас понятия, а желаю остаться с вами в добрых отношениях…

— Чего это он, как с цепи сорвался?! — недоуменно воскликнула Татьяна Вахромеева, как только дверь за ним затворилась.

— Да, неприятности у него очередные, — вздохнула Серафима. — Какой-то налог на них снова повышают, а он со старыми долгами еще не расплатился. Банк грозится все имущество описать. Ему тогда хоть в петлю!

— А поначалу-то как хорошо дело у него ладилось! — прицокнула языком Татьяна. — В фермеры ведь он у нас одним из первых в районе подался. На съезд ихний в область ездил. Там и трактор этот маленький, считай, почти задарма ему дали как зачинщику.

— Зачинателю, — уточнила Серафима. — Первые два года он и впрямь неплохо хозяйствовал. Мужик, видели, какой здоровенный, чуть стул под ним не обрушился. И работящий, и выпивать себе позволяет только на Покров, Рождество и Пасху, да на два майских праздника. Не то, что мой паразит. И дети у него к труду приучены, что сыновья, что дочка. О Галине и не говорю — и домашнее хозяйство на ней, и всю семью сама обшивает. А разладилось у Андрея полтора года назад, как старшего Дмитрия в армию призвали.

— Это, когда он взамен Димы Саньку что ли Еремина нанял? — перебила Татьяна Вахромеева, которую, никак не устраивало, что Серафима весь разговор взяла на себя.

— Его самого! — Серафима скривилась, будто чего кислого съела. — Нашел себе помощничка! Санька два дня только смирял себя, а на третий напился и телятник спалил.

— Да нет, он вроде целую неделю отработал, — возразила Татьяна.

— Два дня, неделя — не один хрен! — вскипела Серафима. — Тебе бы только поперек выступить. Тут уж не будешь спорить, что половина бычков обгорела, и пришлось их не откормленных под нож пустить? Вот и пошли убытки.

— А мог Валенок и без убытков быть, — поджала губки Татьяна. — Подал бы в суд на Санька.

— А чего с Санька возьмешь? — усмехнулась Серафима. — С пропойцы голоштанного? Дал ему Валенок пару раз по морде, вот и весь суд. Надо было знать, кого в помощники берешь. Валенок он и есть валенок. В точности соответствует своей фамилии. И откуда она такая чудная в их семействе взялась?

— Да от прадеда, — подсказала баба Маня. — Валенки тот катал, вот и получил свое прозвище, а потом и в паспорт так записали. А что простодушный Андрей, доверчивый, это уж точно. Сегодняшней его злости я такое вижу, женщины, объяснение. Поверил мужик в эту самую перестройку, что Горбачев обещал, а вышел из нее пшик.

— Нечего его защищать! — рассердилась не на шутку Серафима. — Ну и злился бы на Горбачева, а чего на Раису Максимовну зло-то переносить?!

— Муж и жена — одна сатана, — неожиданно и совсем невпопад тихо проговорила Наташа Молчунья…

Через неделю заграничный врач, лечащий Раису Максимовну Горбачеву, сказал по телевизору, что состояние ее здоровья заметно улучшилось. Бабе Мане тоже полегчало. Она даже на крылечко стала выходить на солнышке погреться. И руки уже по работе заскучали. Значит, дело пошло на поправку.

P. S. Мария Никаноровна Лаптева и Раиса Максимовна Горбачева скончались в один день, 1999 года. Пусть земля им будет пухом.

Старика Вострухина младший сын Алешка определил умирать в областную больницу. Конечно, по-хорошему полагалось бы распроститься с жизнью в родной деревне, там, где и на свет Божий появился. Но Алешка решил заботу проявить, да и не хотел, видно, лишних пересудов: вот, мол, детки пошли, бросают родителей подыхать, как собак бездомных. И то, в последнее время старик обиходить себя уже не мог, ноги совсем отказали. Здешний врач вчера объяснил, что так бывает по причине злоупотребительного многолетнего курения, но сам он считает, что настоящая причина, конечно, другая, которую от него скрывают, а это сказано было просто для успокоения. Если б от курения смерть приходила, то врач бы, небось, сам не курил, а то вон все время с сигареткой во рту.

Правильно Алешка его сюда приволок. Дома он бобылем живет, без всякого догляду. Соседей фактически нет. Их Синцово только называется деревней, а жительствуют здесь теперь одни дачники. Да и они исключительно летом наезжают, а сейчас две избы справа от него — покойного Федота Шубина да переехавшей к дочке в Москву Маруси Селивановой стоят под замками, а слева вообще пустырь — землю откупили какие-то городские ушлые ребята, четыре избы уже снесли и по весне начнут возводить тут себе хоромы. Захаживал его проведывать, конечно, Иван Егорыч, но не так, чтобы часто. Старый приятель на другом конце деревни живет и корову еще держит и двух поросят откармливает, так что напрасные лясы точить времени у него нету. В общем, помер бы и никто б не хватился. И лежал бы, тухнул, что хорошего? А то б еще кот Васька нос отгрыз. Слышал, такие случаи бывают, когда у одиноких покойников домашние животные лицо объедают.