Фарид Нагим - Теория падений (Записки зонального менеджера)

Герман спал, закинув ногу на ногу, будто загорающий денди. Радик лежал, уткнувшись в подушку, а Лорка что-то “писала” пальцем на его спине.

— Что я написала?

— Папа.

— Точно! А сейчас?

— Это так длинно, что не иначе — Лариса!

— Гер-ман… а сейчас?

— Лора?

— Что же такое с вами, папа? Я написала — море.

— Моряки плывут к земле. Скучают, мучаются, — говорил Радик сквозь расплюснутые губы. — А мы идем к морю, и вот уже сколько лет как мы не можем дойти, блуждаем по суше. Когда…

И снова рабочее утро, и эти сонные, тянущие время, утренние мысли, типа а как же устроен пулемет, который стреляет из-за угла. И вдруг — СПИД. И сонливости как не бывало, и трясет от нервной энергии.

Вынул из ботинка игрушку Германа — маленький Черепашка-ниндзя.

С утра пришла старушка возвращать джинсы. У нее, как и у всех, кто приносит возвраты, было намеренно хмурое, готовое к отказу и атаке лицо. А в глазах, как и у многих женщин-вип, влажно прописаны обидчивость и зависть.

— Девушка, я долго буду тут стоять! — потребовала она.

Радик в сумрачном оцепенении сидел в примерочной и наблюдал боковым зрением.

— Да-а, извините, — услышал он голос Лены-кассира из подсобки.

— Вот, заполните бланк, пожалуйста.

— О-о, господи, без писанины нельзя обойтись?

— Так положено.

— Что за страна? — бурчала старушка, заполняя бланк. — В Германии платишь десять евроцентов за возврат и — найн проблем.

Свою собачку она опустила на пол. Золотой ошейник, похожий на браслет, и болтающийся кожаный поводок со стразами, вполне возможно, что это настоящие бриллианты.

У старушки не оказалось чека. Оформить возврат можно было только взяв справку из Трейд хауса, но товаровед сломала ногу.

— Товаровед сломала ногу, — жалко оправдывалась Лена.

— Интересно как. Вы сами-то хоть слышите, что говорите?

— И воскресенье сегодня как назло. Вы можете оставить джинсы и в понедельник прийти за деньгами?

— Вы предлагаете мне смотаться туда-сюда, я вас правильно поняла?

— Нет, но…

ХАРАКТЕРИСТИКА

Ханбикова Лена — проходила стажировку с 08.03 по 10.03.06 в корнерах “Pal Zileri” и “Corneliani”. В коллективе зарекомендовала себя с хорошей стороны: спокойный, надежный и уравновешенный человек, способный на полезные для общего дела компромиссы. Но в силу застенчивости и некоторой апатичности были явно заметны ее “стажерство” и трудности с адаптацией в оpen space — неподвижность, замершие, сонные позы. Также не было заметно инициативы, желания как-то проявить себя. Ощущается некоторый пробел в области fashion, но это искупается быстрой и легкой обучаемостью.

Имеет способности к мерчандайзингу, составляет правильный total look. Рекомендована для работы в корнерах салона “Мужская Мономарка Весна” в качестве продавца-кассира. Одинока, испытывает разочарование в любви. Будущее представляется очень размытым.

Зональный менеджер

Соколкин Р.

— Это непрофессиональное поведение, вы не соответствуете занимаемой должности.

— Нет, но все при возврате просят чек предъявить.

— Я вам не все! Верните деньги, иначе я вас уволю! Я Куснировичу буду звонить.

— Извините, Вы понимаете, это не от меня зависит.

— Вы знаете, сколько стоят эти очки?! — старушка взялась пальчиками за дужку очков. — А вы мне с джинсами голову морочите! Я вас сейчас по кассе размажу!

— Да, да, но…

— Пригласите менеджера!

— Я здесь, — сказал Радик. — Я вас слышу.

— А вы, молодой человек, может быть, все-таки приподнимите свой зад?

— Нет.

— Во как!

— У меня позвоночник болит… И удивляет, что из-за джинсов Хуго Босс, модель “Арканзас”, стоимостью пять тысяч рублей со скидкой двадцать процентов, вы унижаете бедную девушку.

— Не из-за джинсов, — медленно произнесла старушка. — А из принципа.

— А вспомните свои прежние принципы, — предложил Радик. — Принципы строителя коммунизма, например. Ведь вы наверняка были коммунисткой или хотя бы комсомолкой и так далее.

— Так! — старушка проверила, на месте ли собачка, и начала теребить мобильник. — Так! Будьте добры жалобную книгу! — стараясь сохранять спокойствие, произнесла она. — Вы мне хамите!

Набрала номер и приложила мобильник к уху.

— А вы не боитесь, уважаемая, что мы тоже сделаем запись в жалобную книгу бога? А ну, подать мне жалобную книгу бога! — крикнул Радик. — Кто у нас сегодня ответственный за жалобную книгу бога?!

— Не берут трубку… Это действительно менеджер? — старушка недоверчиво посмотрела на Лену.

Та растерянно кивнула головой.

— Где наши ангелы?! Курят, как всегда!

— Молодой человек, вам к психиатру надо, — она обиженно запихнула джинсы в пакет и потянула собачку. — Последнее слово я оставляю за собой.

Радик рассмеялся ей вслед.

Да, это так — нам платят за унижение, вспомнил Радик слова управляющего. Но к чему вся эта изощренность техники продаж? Забываешься, радуешься продажам, но не столько процентам от них, а хоть какой-то востребованности своей, нужности людям. Суетишься в услужливом угаре, ползаешь на коленях, подкалывая низки брюк, подворачиваешь рукава пиджаков, утягиваешь фреймы, подтягиваешь “росток” и с удивлением смотришь на себя со стороны, поражаясь, с каким подлым и уважительным видом бывший “серьезный ученый и анархист по совместительству” выслушивает самодовольный и сытый бред богатого клиента, по-мальчишески весело поддакивает старой клиентке, изображающей из себя девочку, исстрадавшейся в поисках новых удовольствий, путешествующей с мужем по миру в погоне за солнцем. Смотришь и понимаешь, что мы все циники, продавцы и покупатели, — потому что у нас в стране покупать и продавать шубу за восемьсот тысяч рублей — это преступление. И тут же ловишь себя протягивающим пакет, провожающим до эскалатора. А потом идешь курить и видишь других продавцов. Наблюдаешь вытянутую по линейке всю молодежь гигантского города в лице офисного планктона, стриптизеров, крупье, охранников, официанток, проституток, которые стоя и лежа, унижаясь и подличая, потрафили, обслужили и удовлетворили чьи-то пустые прихоти и страсти и теперь пьют порошковое пиво и курят сигареты, производя пустой дым. Это питье и курение от жалости к себе, от сожаления перед прекрасными возможностями беспредельной жизни, которые в их личном случае уже никогда не состоятся.

Радик курил и с наслаждением щурился на солнце. Он кайфовал. Он был мертв и потому уже ничего не боялся и был абсолютно свободен. В груди его задрожало что-то, и он засмеялся, скорее, тихо заржал, как сорвавшийся жеребец. Прекрасная, божественная жизнь не виновата, что люди уроды. Как же я раньше этого не понимал, не наслаждался каждым мигом и не был прост с людьми, как сейчас со старушкой?