Илья Штемлер - Завод

Полочки будущего книжного шкафа рядком стояли на полу, белея свежеоструганной поверхностью. Павел аккуратно постелил на столе клеенку, подставил две чурки для опоры, выбрал дощечку и, приспособившись поудобней, обмакнул ватный тампон в баночку. Отстранился и широким движением нанес первый слой воска на поверхность доски. Отложил в сторону. Принялся за вторую полочку. Работа его успокаивала. Правда, он уже и не помнил, когда Татьяне в голову приходила какая-нибудь блажь. Дни тянулись ровной, привычной чередой. Казалось, они оба заранее знали, что будет с ними через неделю, через год. «Нет, все же надо ей завести собаку, — подумал Павел. — Она давно хотела завести пса. У Сопреева есть знакомый собачник, можно договориться». Опять Сопреев! Куда ни ткнешься, везде Сопреев. Словно обложил со всех сторон. Кирилл стал совсем взрослым. Вечерами он почти не бывает дома. Вот Татьяна и скучает. А вообще, когда-то Павел дал маху. Через три года после рождения Кирилла Татьяна забеременела, хотела оставить ребенка. Павел уперся. Ни в какую. Намечалась поездка на два года в Индию, на работу. И поездка сорвалась, и все пошло прахом. После этого Татьяна с Кириллом ушла к матери и не возвращалась целых два месяца. А потом была еще возможность, и не одна. Только Татьяна и слышать не хотела о ребенке. Что-то пролегло между ними после того случая.

Павлу не хотелось признаваться, что вся эта затея с собакой — ерунда. Сейчас он закончит лакировать полочки и объявит Татьяне о своем решении купить собаку. Правда, не скажет, что обратится к Сопрееву. Татьяна его терпеть не может.

У Павла даже поднялось настроение. Он взял шерстяную тряпку, обтер просохшие вощеные доски, достал бутылку с лаком, пропитал новый тампон и приступил к лакированию. Но полностью отключиться от тревожных предчувствий ему не удалось. Он услышал шаги Татьяны, когда она уже входила в комнату, и неожиданно им овладела мысль, что Татьяна сейчас непременно скажет нечто такое, что может оглушить его, разрушит столь заботливо созданный им домашний мирок, превратив все это в кучу ненужного хлама. Он не знал точно, что она скажет, но чувствовал, что после ее слов уже ничего нельзя будет изменить, и поторопился предотвратить неизбежное.

— Знаешь, — чуть ли не выкрикнул он, — мне предложили купить собаку. Ты ведь, кажется, хотела иметь собаку хорошей породы. — Павел заставил себя улыбнуться и отбросил со лба волосы — когда-то Татьяне нравился этот жест.

И в это мгновение зазвонил телефон. Руки Павла были заняты, и трубку подняла Татьяна. Несколько секунд она вслушивалась, очевидно не совсем понимая, о чем идет речь.

— По-моему тебя, — сказала она, передавая трубку мужу.

Павел обтер ладони влажной тряпкой. По мере того как он слушал, лицо его тяжелело, становилось бурым. Он подтянул ногой табурет и сел. Татьяна не отводила тревожного взгляда от его лица. Наконец Павел опустил трубку.

— Что случилось, Паша?

— Что случилось, спрашиваешь? То-то его сегодня не видно было в цехе. Я решил, что опять его Синьков в институт послал.

— Кирилла, что ли? — упавшим голосом спросила Татьяна.

— Ах, негодяй! Ну приди только, я ему устрою! Следователь звонил из милиции.

— Как из милиции?

— Так. Из милиции. Жулик наш сыночек, жулик! На ипподроме дела обделывал. В аферах участвует, стервец.

С костяным стуком Павел собрал расставленные вдоль стены доски.

— Что произошло?! Ты можешь наконец сказать?!

— Связался с проходимцами. С каким-то жуликом-стариком. Деньги за него в кассе получал, гаденыш. Услуживал… Ах, негодяй, негодяй!

Павел заметался по кухне широкими шагами, неуклюже задевая углы стола, стульев.

— Его что… задержали?

— Нет. Пока нет. Пока. Так следователь и сказал… Я ему все ноги переломаю, стервецу. Никогда не бил, вот и получил.

Павел прижался спиной к стене, точно хотел загнать обратно в себя выплеснувшуюся злость.

— Успокойся. Надо еще разобраться, — Татьяна пыталась говорить ровно. — Может, ничего особенного и не случилось. Иначе б тебе не звонили, без тебя справились бы.

— Вот, вот… Когда он напился на заводе, Синьков тоже так сказал. А что случилось? Подумаешь?! — передразнил по-бабьи Павел. — А теперь парня на ипподроме застукали.

— А может, к нему давно приглядывались? Еще с тех пор, как твои орлы-молодцы, всякие там сопреевы, парню житья не давали. А ты, отец, в кустах отсиживался. Свои маленькие интересы берег. Чтобы кто о тебе дурно не подумал, что сына по блату опекаешь, да?

Голос Татьяны набирал высоту. И звенел. Теперь она, казалось, шла напролом, не разбирая дороги. Узкие, покатые плечи приподнялись. И фигура стала плоской, неуклюжей. Предательские морщинки выступили у губ, у глаз. Даже волосы, которых казалось не трогало время, лохматились и свисали бесцветными буклями. Сейчас она выглядела значительно старше своих лет…

Кирилл сразу понял — что-то произошло. Свет горел во всех комнатах. Он взглянул на часы: ровно одиннадцать. Обычно в это время мать и отец давно спят.

Он снял пальто, прошел в ванную и долго мыл руки, стараясь угадать, что кроется за этой подозрительной тишиной. Но мысли его вновь и вновь возвращались к Ларисе. Ему не хотелось уходить от нее. Да и зачем, собственно? Он решил остаться у нее насовсем. Но Лариса была против. Она боялась, что, увидев его, бабка догадается обо всем.

Кирилл вышел из ванной и погасил свет.

Отец сидел за кухонным столом. Мать была в комнате, слышались ее шаги.

— Мама, есть хочу! — крикнул Кирилл.

Отец повернул голову.

— А тебя там не кормили?

— Где, папа? — Кирилл насторожился, но не подал вида.

— Там, где ты был.

— Почему же? Кормили, — Кирилл усмехнулся, — но мало.

Мать торопливо вошла в кухню. Оглядела сына. Кириллу ее взгляд показался настороженным. Она достала из холодильника кастрюлю, вынула два голубца, положила на сковородку, полила соусом и поставила разогревать.

— Может, все-таки расскажешь нам, где ты был? — Отец не спускал с Кирилла глаз.

— Где я был? — Кирилл опять не смог сдержать улыбки. — Нет, пожалуй, не расскажу… Впрочем, я был у одного близкого мне человека. Вот и все, что я могу вам сказать.

— И на ипподром не захаживал?

Кирилл вздрогнул. Вот оно что! Что же им еще известно? Во всяком случае, пока еще рано волноваться.

— Может, расскажешь нам о бегах? — Отец старался говорить спокойно, но это у него не получалось.

— Паша, сейчас не время. Поздно уже, — произнесла Татьяна. — Пусть ест и идет спать.

Кирилл облегченно вздохнул. То, чего он боялся больше всего, что могло в любую минуту произойти между матерью и отцом, по-видимому, не случилось. Иначе мать не стала бы обращаться к отцу таким будничным тоном. Ну а остальное — черт с ним!