Илья Штемлер - Завод

— Прохладно, наверно, — Кириллу становилось грустно. — Не был я там.

— Не знаю. Взял шерстяное белье, но боюсь, озябну… Ничего, куплю там. Или одолжу временно, — успокаивал себя Иван Николаевич.

— А знаете, меня вызывали.

— Ну?

— Обошлось. Попеняли немного. Придраться-то не к чему, — и Кирилл рассказал все, стараясь не упустить и деталей. Старик слушал невнимательно. То и дело тревожно поглядывал в черную даль, откуда должна выползти электричка. Кирилла обидело это неожиданное равнодушие. Он так и не рассказал о том, как встретили его родители сообщение следователя. А хотел рассказать…

— Вы чего? — старик встрепенулся от внезапно наступившей тишины. — Все, что ли?

— Все.

— Обиделись?

— Я? С чего вы взяли? Каждый думает о себе… А вас что, не вызывали еще? Или когти рвете?

Старик взглянул на Кирилла серьезно и внимательно.

— Я сам был там, не дожидаясь. Несколько дней назад… Только я оказался им не нужен. Они знали, что я так, пустое место. Дутая фигура. Вроде вас, Кирилл… Только моим родителям они ничего не сообщили по вполне понятной причине.

Вдали блеснула и сразу погасла яркая звезда — фонарь электрички.

— Вот, Кирилл… Помните Остапа Бендера — граф Монте-Кристо из него не вышел. Из меня тоже. Ни мореплаватель, ни плотник. И, судя по всему, уже не выйдет. Да и кто мог получиться? Бегал за двумя зайцами. Из меня даже тотошник приличный не получился. Правда, на это были иные причины. Оно не хотело мириться, — Иван Николаевич похлопал ладонью по левой стороне груди. — Знаете, Кирилл, вот говорят: «Жизнь однообразна». Нет. Если ты занимаешься единственным необходимым тебе делом, нет. Однообразна она тогда, когда человек растерян. Радость в однозначности, в том, что ты нашел свою главную линию… Я боялся за вас, дружок. Искушения. Мишура. Соблазны… Мне хотелось, чтобы вы не повторяли моих ошибок. Я вошел в вашу жизнь со стороны. Чужим человеком. Чужеродным. И кто знает, как бы сложилась ваша судьба, если б мы не встретились? Кто я? Старый неудачник! А вот охватывает иной раз душу теплота и жажда добра. И нет в душе злости никакой. Оттого, что бывают мгновения, когда человек мудреет, как бы отстраняется от окружающего… Со стороны кажется — ну что общего между ними? Старик-неудачник, сомнительного образа жизни и — молодой человек, заводской парень. Что? Ну его к бесу совсем, старика. Лишний. Глаза мозолит… Но это только с поверхности так. А вглядеться — связь! Да еще какая связь… В молодости я очень был похож на вас, Кирилл. И внешне, и внутренне, как говорится. Только вот не встретился мне умудренный жизнью неудачник. А жаль… Люди ведь учатся не на добре. Добро проходит незаметно. Оно естественно, оно в природе. Ибо если в основе развития человека лежало зло, то давно бы все полетело в тартарары… Поэтому зло западает в память глубже, — Иван Николаевич продел верхнюю пуговицу в петлю, выпрямился. — Вот. Буду фельдшером на конном заводе…

— Так что же случилось между вами и братом?

— Кирюша! Разве объяснишь? Если вы ничего не поняли из моих рассуждений, то ничего не объяснишь. Бывают ситуации, когда нет четкости в отношениях. Да и к чему они? Важны результаты… Только беспомощный человек ищет четкость да ясность. Беспомощный человек думает так: ладно, жизнь у неудачника-старика сложна, согласен. Но я, по крайней мере, должен знать, в чем ее сложность. И тем самым он упрощает жизнь… Если б я знал, в чем ее сложность, я б, пожалуй, многого мог избежать…

Электричка притормозила у платформы.

Старик подхватил чемодан и протянул руку. Кирилл подался вперед и поцеловал старика в холодную колючую щеку.

— Пока, Иван Николаевич. Может, свидимся?

Старик растерянно замешкался…

— Слушайте, если вы хотите переночевать на даче, ключ в почтовом ящике.

Он в последнюю секунду вскочил в вагон. Дверь зашипела со змеиной стремительностью, столкнув в середине обе свои половинки. Вагон вздрогнул и заскользил вдоль платформы.

Греков терпеливо ждал, пока секретарша рассмотрит себя в зеркало, подведет губы, разгладит пальцами брови. Она вела себя так, словно была одна в приемной.

Он чувствовал, как в нем закипает раздражение, а ведь, прежде чем нажать кнопку лифта, дал себе словно не нервничать.

— Ба, некто Греков? Здорово, друг!

Греков увидел Шатунова, одного из референтов министра, и обрадовался. Шатунов был отличным малым. Балагур, весельчак. И головастый к тому же.

— К Леониду Платонычу? Верочка, такого человека заставляете ждать. Ай-яй-яй! Она у нас новенькая, так что извини, брат.

Секретарша благосклонно улыбнулась Шатунову.

— «Сам» занят. Готовится к коллегии. Я предупредила товарища. — И она улыбнулась Грекову, будто впервые его увидела. — Кстати, вам звонила женщина, оставила номер телефона. Она прибыла в командировку. — Секретарша протянула Грекову листок.

Греков принял листок и вышел в коридор, где, как он заметил, на стене висел телефон. Зажав между коленями портфель, Греков набрал номер. Никто не отвечал. Он был уверен, что звонит в гостиницу. Вероятно, Татьяна вышла позавтракать и сейчас вернется. В том, что на помощь ему пошлют Татьяну, Греков не сомневался. У Глизаровой нездорова мать да еще ребенок. Он так и рассчитывал, что пошлют Татьяну.

Греков повесил трубку и произнес, увидев вышедшего в коридор Шатунова:

— Проторчал столько времени в приемной и только узнал, что ждут моего звонка.

— Чепуха, Геннадий. Береги нервы. Чиновник Верочка молодой. Не понимает, что равнодушие выгодней скрывать под маской участия и заботы. Рубит сплеча.

— Ты, Олег, все такой же циник. — У Грекова поднялось настроение.

— Нет, Геннадий. Я ведь тоже чиновник. И психологию этой категории людей прекрасно изучил. Ты с периферии и всему удивляешься. А мы пообтерлись. Ко всему есть ключик.

— Какой же ключик к вашей секретарше? — снисходительно спросил Греков. — Обыкновенная бюрократка.

— Ошибаешься. У тебя на заводе сейчас работает комиссия народного контроля? Правильно? Она мне об этом шепнула. И я сделал некоторое обобщение.

— Какое же, интересно? — Греков рассердился на себя за то, что не сумел сдержать дрожь в голосе.

— Верочка решила, что комиссия на твоем заводе неспроста. И до поры до времени тебя надо подержать на расстоянии. Пока не прояснится. Это первое. Во-вторых, есть слух, что нашему Платонычу дадут по шапке. Секретарша это чувствует. Еще никто ничего не знает, а она сделала для себя выводы, хотя то, что я, человек, которого пока не снимают, с тобой обнялся, ее немного сбило с толку. Вдруг она промахнется? Вот тут она и снизошла до улыбки. Иные секретарши, как звездочеты, могут предвосхитить твою судьбу, поэтому не жалей шоколада и цветов. И сходим-ка мы с тобой в буфет. В служебном рвении ты, наверно, не успел поесть. Вы, провинциалы, народ неискушенный, обобщать не желаете.