Владимир Топорков - Наследство

И вдруг он вспомнил раздражённое лицо Безукладова, его пронзительный, уничтожающий взгляд. Эх, послушал бы сегодня Безукладов Нину Дмитриевну, и без амбиций, апломба начальственного, а спокойно и взвешенно.

Бобров встал, тихо вышел в переднюю. Степан сидел за столом и беседовал о чём-то с матерью Ларисы. Он посмотрел на Евгения, заботливо спросил:

– Ну, выспался?

– Да, – сладко потянулся Бобров.

– А мы вот опять за жизнь толкуем. Эх, Господи, везде она одинаковая.

Евгений Иванович спросил про Ларису, и мать сказала, что та ушла в школу забирать документы. Тогда Бобров вышел на скользкую утоптанную тропинку и пошёл вдоль деревенской улицы к центру села.

Мороз усилился, потянул юго-западный сырой ветерок – первый признак смены погоды. Сиротливо замелькали огоньки в разбросанных по косогору домишках, и такая бедность, скудость была в их облике, что Бобров почувствовал, как начал наливаться злобой. Ведь здесь наши кормильцы живут, захотелось ему крикнуть во весь голос.

Деревенскую улицу надвое, точно острым ножом, рассекал широченный сухой овраг с оголившимися каменистыми боками. Эта глубокая расщелина, чем-то напоминающая горную, подобно Пастушьему, – та же глубокая рана на теле земли, такая же ненасытная, которая поглощает в свою открытую пасть богатые плодородные угодья. Овраг уходил далеко за село, в поля, и снова больно стало на душе Боброва. Может быть, стоило бы здесь пруд сделать, хоть как-то облагородить это изуродованное природой место?

Начинало темнеть, на небе появились первые дрожащие звёзды, и он зябко передёрнул плечами. Ветер продувал насквозь, делал кожу на руках сизой, пупырчатой. И хорошо, что встретилась вскоре Лариса, а то Бобров продрог бы изрядно. Они возвращались домой под руку, и Бобров чувствовал, как шло от Ларисы, проникая через одежду, уютное тепло.

Она неторопливо рассказывала, как удивился директор её неожиданному отъезду, как долго уговаривал остаться хотя бы до конца учебного года, и Бобров даже насторожился: а может, и самой Ларисе вдруг взгрустнулось в родном селе? – но промолчал.

…Уезжали рано утром. Юго-западный ветер сделал своё дело – притащил метель, и засеяло с небес, липкий снег забивал дорогу. На деревья нахлобучило крупные плотные шапки, которые придавили самые длинные ветки к земле.

Степан с Лёнькой быстро побросали два тяжёлых чемодана с вещами в кузов, и только со шкафом, громоздким и неуклюжим, пришлось повозиться. Бобров категорически возражал против того, чтобы тащить этот шкаф в Осиновый Куст – авось найдутся деньги купить новый, да и в квартире матери стало как-то пусто и сиротливо, но Лариса заупрямилась, шепнула ему на ухо:

– Не перечь, может быть, в нём моё счастье спрятано…

Бобров улыбнулся, махнул рукой, а дорогой был даже благодарен этому громоздкому шкафу – за ним меньше дуло, не так засыпало снегом. Они со Степаном, укрывшись брезентом, который предложила взять Нина Дмитриевна – слава Богу, догадливая женщина! – могли даже разговаривать. А говорили опять о судьбе деревни – видимо, у каждого на душе накопилось многое.

Бобров рассказал о вчерашней прогулке по селу, об овраге, напоминающем рану, и Степан вздохнул:

– Знаешь, Женя, и всё-таки нам надо зубами за деревню держаться, спасать её…

– Не знаю, не знаю, – усмехнулся Бобров. – Кто как, а некоторые в коммунхозах попрятались.

– Ладно, – буркнул Степан. – Не подначивай. Я ещё вам покажу. Во мне крестьянский дух не весь ещё истребили…

Через два дня неожиданно приехал Николай Артюхин. На этот раз он был одет в тёмную меховую куртку, и Бобров понял, что сегодня у Николая не лыжная прогулка, а, судя по озабоченности, которая застыла на лице, привело его в Осиновый Куст какое-то важное дело.

Николай стянул с покрасневших рук перчатки, сбросил куртку и, оставшись в тёмном, мелкой вязки свитере, прошёлся по комнате, вбирая в озябшее тело тепло. В доме было жарко. С приездом Ларисы Евгений сжигал в печке по нескольку охапок дров, опасаясь, что она будет мёрзнуть.

Согревшись, Николай подсел к столу, внимательно поглядел на Боброва.

– Я к тебе по делу, Женя! По поводу статьи…

– Что, не понравилась?

В глазах Николая появилось что-то жалобное и одновременно злое, наверное, ему не хотелось снова окунаться в эту историю, но он всё-таки начал рассказывать. Говорил с юмором, шутил над самим собой, своей робостью перед «власть имущими».

– Ну, так надо правоту доказывать, – решительно проговорил Бобров, – в райком идти, в обком…

– Чудной ты человек, Женя, – улыбнулся Артюхин. – Да знаешь ли ты, что весь этот концерт Безукладов затеял. Был он у нас на кафедре, а я не удержался, наговорил ему лишнего, вот и закрутилась машина…

– Да, Безукладова я знаю, – сказал Бобров, – тоже приходилось встречаться…

– Ладно, Женя, – Артюхин выпрямился за столом, – чёрт с ним, с Безукладовым. Знаешь, что я придумал и зачем приехал? Давай статью твою в Москву пошлём. Есть у меня договоренность в один толстый журнал её протолкнуть. Только к запискам этим надо фактуры добавить.

– Ну и действуй.

– Не мог же я без твоего согласия действовать. Да и старика Белова тоже. Кстати, как он?

Услышав про Белова, Евгений Иванович заморгал виновато. Стало стыдно, что после выписки он не нашёл времени навестить Николая Спиридоновича. А ведь тот несколько раз был у него в больнице, приносил книги, сладкий малиновый компот, душистые яблоки, от которых словно щедрой осенью пахло в палате…

– Понятно. – Артюхин не стал развивать эту тему. – Так ты не будешь возражать?

– Не буду.

– Ну, тогда жди известий. Впрочем, и неприятностей тоже. Сам знаешь, начальство у нас не любит, когда его тревожат.

Николай поднялся, хотел, наверное, ещё что-то добавить, но, взглянув на часы, стал одеваться.

– Извини, Женя, на автобус пора…

– А чай? – удивился Бобров. – Ты хозяйку насмерть обидишь!

Николай улыбнулся Ларисе, вздохнул, извиняясь, и она сказала:

– Ладно, Женя, пусть едет.

Артюхин спешным широким шагом пошёл к двери и, оглянувшись, ещё раз кивнул головой на прощанье.

Среди зимы нередко выдаются дни, когда неожиданно пахнёт теплом, устанавливается чуть ли не весенняя погода, снег набухает сыростью, и эта сырость как пар висит в воздухе. В такие дни, кажется, прибавляется сил, в предчувствии будущей весны человек наполняется бодростью, ожиданием яркого солнца, высокой голубизны неба.

Сейчас, в январе, до весны было ещё далеко, но оттепель, вдруг нагрянувшая после морозов, словно омолодила Боброва. Он первый раз шёл на работу в школу, шёл торопливо, словно боялся опоздать, хотя предутренняя смуглая тьма не развеялась ещё до конца и до начала занятий было много времени. Лариса даже посмеялась над ним (у неё уроки начинались с десяти), когда подавала горячий, обжигающий чай – дескать, какой же ты учитель, если волнуешься больше, чем школьник.