Андрей Тургенев - Месяц Аркашон

— Гипербола называется. А кто говорит? Твой немытый друг Рыбак?

— М-м…

— Рыбак, разумеется. Он меня ненавидит. Я его тоже не слишком высоко ценю.

— Почему?

— Да вонючий больно… Он когда приходил к Мужу, тут же открывали все окна, двери открывали, а все равно воняло. Он претендовал на Мужа, вот что. Относился ко мне как к сопернице. Сначала я вообще была уверена, что он педераст.

— Я тоже думал про это… Хотя нет, вру, не думал. Ты сейчас сказала — и я подумал — есть в нем что-то голубое. Сапоги на каблуках…

— Да есть, есть. Сквозь эту его морскую мужественность — бабская гибкость… Но никакой он не педераст. Кишка тонка. И даже не бабник. Муж с ним стал исчезать ночами, и я…

— И ты решила, что не педераст, но по девкам.

— Да, сначала решила, что по девкам… Ревновала, жуть. Хотя и сама к тому времени вовсю изменяла — а ревновала… А потом выяснилось, что не по девкам. Ну, может, было и по девкам, но в основном они в Залив выходили на лодке этого рыбака. Доплывали до Острова Устриц. Полночи в одну сторону гребли, полночи в другую. Пацанские такие развлечения.

— Рыбак говорил. Про лодку.

— И чем хуже погода — тем охотнее… В паранойю превратилось — только в Заливе сильный ветер, как появляется этот камикадзе… В ту ночь Самец ведь на его лодке пошел… Если Рыбак не врет: может, они вместе там были… Тебя он не звал с собой?

— Сначала что-то бормотал такое, потом перестал. Он ко мне тоже с подозрением…

— Понятно. К Нему ревнует. И ты, значит, спокойно гадости про меня выслушиваешь?

— Ну, не спокойно… На днях въехал ему в морду.

Я, правда, не за нее въехал, но уточнять, ясно, не стал.

— Ты? Рыбаку?

— А чего такого?

— Нет, все правильно. Молодец. Сколько раз?

— Один.

— Мало. И что — он прямо фамилии называл? Конкретных людей?

— Конкретно про одного только сказал.

— Про кого?

— Ну… Про настоятеля Нотр-Дам…

— Про кого?! Мерзавец. Не было никакого настоятеля. Надо же, какая возвышенная фантазия. К божественному тянется.

— Извини… Извини вообще, что я спросил.

— Угу. Что-то твое извинение больше похоже на намек, что я на вопрос не ответила. Пить будешь?

Разговор происходил в моей спальне. В открытое окно отчаянно било солнце. Разница в счете между хорошей и плохой погодой к тому дню сократилась до 7:12. В парке Казино бодро стучали шары. Женщина-кенгуру прошла к бару, смешала себе ром с апельсиновым соком, мне налила текилы, закурила длинную пахучую сигаретку.

— …Держи… А зачем тебе знать про моих мужчин?

— Зачем мне знать? М-м… Возбуждает — это раз. Просто хочется больше про тебя знать — это два. Для пользы задания хочется больше знать про ваши отношения — это три. Но, правда, извини. Если не хочешь…

— Хочу. Возбуждает.

— Тогда иди сюда. Ты будешь рассказывать, а я возьму тебя за…

— Перестань! Не хочу.

— Извините, мадам.

— Забыли, мсье… Я, понимаешь ли, замуж вышла девственницей.

— Oпс!

— Что еще за «опс»?

— В 19 лет?!

— В 19 лет. Случается такое и в наше время. А тогда было даже не наше время, а сильно раньшее…

— И как же тебя угораздило?

— Угораздило. Я, честно сказать, не помню уже. Не нравился, что ли, никто.

— А физиология? Прыщи там, бессонница… Не понимаю!

— Чего ты нервничаешь? Когда мужику наличие в мире девственниц — кость в горле, это сексизм называется. Не мучила физиология. Я спортом занималась, велосипедом, может, туда энергия уходила. Сублимация…

— Вот почему у тебя ноги большие? От велосипеда?

— А ты считаешь, что у меня большие ноги?

— Ну… В хорошем смысле. Больше не буду отвлекать.

— Чего там отвлекать. Все, по-моему, ясно. Начала трахаться, распробовала, понравилось, ну и…

— Понятно… С друзьями мужа?

— Не с Рыбаком же вашим вонючим! С друзьями, с коллегами. Он же меня к себе взял работать — семью пиарить. Забалтывание сложных клиентов, развлечения для них… Они как узнают, что я его жена, сразу давай метать и брызгать… Ему нравилось, какое я впечатление произвожу. Я была при нем таким… украшением. Он позиционировал меня как Красивую Жену. А Красивой Жене…

— Естественно спать с общественностью. Он догадывался?

— Ну что же он, кретин? Конечно, догадывался. А иногда мне казалось, что это ему даже и выгодно: дополнительный рычаг влияния на партнеров… В общем, он легко к этому относился. Ну, дал другу пиджак поносить…

— Ты говорила, что он к тебе очень трепетно…

— Конечно. И к друзьям тоже. Лучшему другу — лучший пиджак… Погоди, я сейчас кассету одну тебе поставлю.

Она выскальзывает из спальни: как была, голая. Я вспоминаю вчерашнюю карусель. Летящий пейзаж, скорлупки лодок в заливе, сундучки отелей на берегу, монетка луны. Кружение — сладкий источник галлюцинаций. Суфийские дервиши кружатся в танцах. Дети играют-кружатся — тоже мечтают о глюках. Я кружусь по комнате, сшибаю торшер, падаю на кровать. Быстро встаю, глотаю текилы, ныряю под простыню.

— Я не показывала тебе ее, потому что… В общем, не показывала. Мужа здесь мало очень. Это мой день рождения. 30 лет в обед. Месяц до его смерти.

На экране — столовая виллы «Эдельвейс». Обеденный стол превращен в фуршетный. Праздник размазан по всему дому, гости заходят в дверь, в кадр, наполняют бокалы и рюмки, исчезают за кадром, за дверью. Женщина-кенгуру — в подметающем пол платье с глубоким декольте, в палевых ожерельях — тоже не покидает столовой. Вокруг нее вьются красивые холеные мужчины. Слишком красивые, слишком холеные: если бы фирма «Хьюго Босс» взялась за производство кукол, то могла взять в модели этих гусей. Вероятно, окрестная бизнес-элита. Этого развязного типа я видел на пленке * 2, где Самец ведет заседание, а этого напыщенного хмыря — на открытии Памятника Устрице.

Всякий человек влачит на себе энергетическую оболочку, или ауру, или еще как угодно это может называться. Силовое поле. Ну, или оболочка тащит в себе стерженек человека, неважно. Важно, что Чужой, пересекая границы поля, энергетически тебя атакует. Толщину защиты можно регулировать усилием воли. Ну, непонятно чего усилием. Выпускать волны, как щупальца, как руки вытягивать: и можно остановить человека или даже зверя. Идеальный Самец на кассете *3 шел сквозь участников разговора, иглами расщеперив энергию, и соперники расступались, словно виртуальными иглами и впрямь можно поранить: и впрямь можно. А можно сложить свои энергии, как перышки, как крылышки, убрать защиту — и тогда тело партнера упадет в твое, будто железная стружка на магнит.

В художественном кино разница между человеком и животным или там мебелью очевидна. Человек знает, что играет роль, а животное с мебелью — не знают и не играют. Но при документальной съемке человек дрейфует к мебели и животным. Хотя все равно, конечно, играет.