Тим Скоренко - Рассказы

В это время старуха-ключница, воспользовавшись отсутствием Мишко, привела к Марфе врача с корабля слепых. Тот внимательно осмотрел соляную женщину и прописал ей микстуру из пустырника и подорожника, а потом помазал её глаза кровью годовалой козы, а губы — водой из гнилого колодца. Марфа вздрогнула и ожила на миг, и в этот момент врач с корабля слепых влил ей в рот микстуру.

Мишко почувствовал движение матери и на секунду закрыл глаза. Чёрные машины тут же остановились, а дома прекратили разрушаться. Те, которые падали в эту самую секунду, застыли висячей пылью и осколками кирпичей.

Марфа оставила врача с корабля слепых и старуху-ключницу и направилась в город. Она шла по той же самой дороге, что и Мишко, а за ней бежали местные мальчишки и дразнили её, называя соляным столпом. Марфа не обращала на них внимания, потому что дорога была долгой, до самой зимы, а листья на деревьях даже не начинали желтеть. Мальчишки вскоре отстали, самые бойкие вернулись в деревню, а кто послабее, тот завяз в красной земле и ждал помощи от взрослых. Марфа шла вперёд, глядя перед собой, но не различая ни дороги, ни солнца, ни ветра. Она видела только Мишко, кровь от крови своей. Учитель с корабля слепых качал головой и цокал языком, а священник с корабля слепых морщил лоб и грозил своему небесному командиру маленьким кулаком.

Водители вышли из чёрных машин, и главный подошёл к мальчику. У водителя было одутловатое лицо, лоб его покрывали тяжёлые складки. Создавалось ощущение, что он натянул на себя чужую кожу — впрочем, так оно и было. Он снял свои чёрные очки и внимательно посмотрел в глаза Мишко, а последний разрешил чёрному человеку сделать это.

Марфа уже не могла идти, её ноги стёрлись практически до самых коленей, и она ползла на руках, падая соляным лицом в красную от крови мужа грязь. Возница с корабля слепых хотел отправиться ей на подмогу, но священник с корабля слепых остановил его, сказав, что она должна сама преодолеть этот путь.

Чёрный человек, посмотрев в глаза Мишко, понял то, что до него открылось Блажо и учителю с корабля слепых. Он сделал шаг назад и движением руки остановил птиц, летящих в небе, рыб, плывущих в воде, и зверей, бегущих по лесам. Он остановил дорогу, и деревню, и старуху-ключницу, и пулемёт в низине, и облака, опускающиеся на землю. Только Марфа ещё кое-как двигалась по застывшей дороге, и впереди уже маячили стеклянные башни города. Её руки препятствовали ногам, её глаза показывали совсем не то, что слышали уши, а в волосы вплелась случайная стрекоза и застыла там по приказу чёрного человека.

Чёрный человек стал в церемонную позу, поднял руки, точно Атлант, поддерживающий небесный свод, и сказал ровным механическим голосом:

«Капитан корабля слепых умер».

Это всё объясняло. Нашествие чёрных автомобилей, превращение Марфы в соляной столп, и — самое главное — появление Мишко на свет.

Фразу человека в чёрном слышала и Марфа. Уже наступала зима, когда она добралась до города, но человек в чёрном по-прежнему стоял напротив мальчика и ждал его единственного слова. Слово, которое должен был произнести Мишко, могло быть коротким или длинным, оно могло принадлежать любому языку и любому народу, оно могло пахнуть ладаном, желчью или книжными страницами, но оно должно было являться именно словом, а не жестом, не движением, не порывом.

Она хотела предостеречь сына, потому что ей казалось, что она понимает больше него. Она протянула руку, но до Мишко оставалось целых две руки, и она не дотянулась. Она упала на асфальт и растеклась соляной лужей, а когда наступила весна, в этом месте появились белые цветы.

Человек из чёрной машины пристально смотрел на мальчика, и из-под его чёрных очков текли нефтяные слёзы.

Мишко провёл рукой по небу и отпустил застывших птиц, а потом он отпустил дороги, и леса, и зверей, и певчие женские голоса, а сам наклонил голову и сказал слово.

Слово рванулось вперёд, смяло чёрного человека, втоптало в землю чёрные машины, сровняло с камнем стеклянные башни и понеслось по всей земле, нарушая ход времени. Год сменял год, век сменял век, а слово неслось по земле и дробило всё, что не вписывалось в его рамки.

Мишко снял рубаху, нагнулся, поднял с земли блестящий знак капитана корабля слепых и прикрепил его к голой груди. Из-под знака текла густая красная жидкость, похожая на кровь, а Мишко шагал обратно, по направлению к деревне, чтобы принять свой крест и вернуть долг Блажо.

Корабль слепых обрёл нового капитана.

Площадь сверкает. Сверкает крыша Мавзолея Будущего. Сверкают золочёные погоны и эполеты. Сверкает начищенное оружие. Здесь — всегда солнечно. Здесь не бывает другой погоды, потому что я запретил другую погоду.

Я выхожу на балкон. Позади меня семенят слуги. Их одежда сшита особым образом. Платья слишком узки для того, чтобы делать широкие шаги. Их спины перетянуты так, что они не могут распрямиться. Они всегда глядят снизу вверх.

Толпа молчит. Стройные ряды моей Золотой Армии. Чёткие квадраты и прямоугольники. Каждое движение — только по команде. Они могут даже не дышать, если им приказать. Моя слава и сила. Мои дети. Моя Империя.

Я поднимаю руку.

— Доброе утро, Империя! — говорю я.

Акустическая система усиливает мой голос тысячекратно.

Они говорят так слаженно, что ответ не сливается в единый гул. Я различаю каждое слово.

— Доброе утро, Великий Император!

Это моя армия. Каждый день они строятся на площади. Каждый день я выхожу и приветствую их. Если я прикажу, они умрут за меня на поле боя. Если я прикажу, они умрут за меня здесь же, на площади, вспоров животы собственными клинками.

— Вы по-прежнему верны мне, Империя?

Это формула, которую придумал я. Империя — это не подзаборная шлюха. К Империи нужно обращаться на «Вы». Империя — это не страна, не территория. Не совокупность людей. Это единый организм, гештальт-монстр. Его руки и ноги, его глаза и уши, его печень и селезёнка — передо мной. Оторви у Империи руку — вырастет новая, ещё сильнее. Золотая Империя непобедима.

Слуги стоят позади меня в позах покорности. От левого заметно несёт потом.

Я вскидываю руку вверх в привычном жесте. Я нашёл его в старых кинохрониках. Того человека звали Адольфом Гитлером. Он носил некрасивые усы щёточкой и дурацкую прилизанную причёску. Он был мал ростом. Но он поднимал руку и говорил пустые слова так, что никто потом не помнил, о чём он говорил — и все знали, что он прав.

Моя Империя вскидывает вверх тысячу рук. Десять тысяч рук. Сто тысяч рук. Мои золотые солдаты.

Мне не нравится запах, исходящий от левого слуги. Я терплю.

— Да, Великий Император! Империя верна тебе!

Они идут передо мной: подразделение за подразделением, математические квадраты, сплочённые ряды. Они поворачивают в мою сторону головы и выбрасывают руки вверх в приветственном жесте.