Тим Скоренко - Рассказы

И мы пошли. Нашли на севере логово тварей. Их мало, пещер их, осталось, совсем мало. Постепенно повырезали всех. Эта одна из последних была.

А фишка в том, что нужно было её взорвать. Мало тварей пострелять. Нужно было внутри заряд заложить, чтобы ко всем чертям это логово обрушить. Авиаудар вроде как нанесли, да толку от него с гулькин нос. И пошли мы — пехота. Болтики. Даже не штурмовики, которые молотки.

И тут про Гарри вспомнили. Про его провинности. Всучили ему эту бомбу, представляешь? Всучили и сказали — давай, мол. Иди. Ползи.

План был простой. Взводы врываются — не только шестой, но и ещё несколько — через несколько входов. По сигналу, неожиданно. И все вроде как на Гарри работают. А он внутрь пробирается, устанавливает взрывчатку. Где ставить — это известно. Логова у тварей стандартные. Там две основные опоры есть. Между ними ставится — и всё, всё обрушивается. Те твари, что выживут, так мы их добьём.

В общем, всё просто. Сначала мы работаем. Потом «молотки». Потом «напильники».

А что Гарри? Он пошёл, куда ему деться. Маргарет он ничего не сказал. Да и не мог — тогда уже его устройство отобрали.

В общем, пошли мы на штурм. Я около Гарри держался. Всё-таки он моим лучшим друганом был. Знаешь, как страшно? Вокруг неразбериха — дым, искры, выстрелы. И трупы — то наши, то тварей.

А мы пробирались — у нас карта логова была. Точная карта — уже не первое логово вскрывали.

В общем, дошли мы до места успешно. Тварей вокруг — немерено. Но нас как-то не замечали — были и поважнее цели. Мы-то просто бежали, а твари отбивались от тех, кто по ним стрелял.

Я скомкано так уже рассказываю. Чую ж, что ты бежать уже хочешь, замучил тебя. Ну да немного осталось.

В общем, доползли мы до низу, доползли до точки. А бомбу-то Гарри дали в последний момент. Я в бомбах ни черта не смыслю, а у Гарри руки золотые. Ну да я это уже говорил. В общем, ему просто вручили и сказали — закрепить и нажать.

И Гарри ставит её, бомбу, закрепляет, чем-то щёлкает, а потом говорит: «Уходи!»

Мне говорит, представляешь? Я ему — ты что, я тебя не оставлю. Я тебя Маргарет живым и здоровым привезу.

«Не привезёшь, — говорит он. — Мы же винтики. Тут такое устройство. Я нажму, а она через несколько секунд взорвётся. Тут никакого таймера даже нет. Замкнёт — и всё».

Беги, говорит, мол.

А меня злость пробрала. «Ну уж нет, — говорю. — Жми. Вместе спасёмся — хорошо. А помрём — тоже вместе, раз уж суждено».

Он посмотрел на меня грустно так. И сцепил какие-то провода.

«Бегом!» — заорал.

Так заорал, что твари неподалёку как услышат да как на нас попрут. Первую я в голову положил одной очередью — сам себе удивился. А вторая достала Гарри. Руку отхватила — один раз когтем своим стальным взмахнула, и всё, нет руки. Я её успел положить, а у Гарри кровь так и хлещет.

Вообще, я тогда сам не понимаю, как вышло, что я двумя очередями двух тварей убил. Обычно гасишь их, гасишь, а они всё прут. А тут — сразу куда надо попал.

Ну, я хватаю аптечку с пояса, жгут там есть, на Гарри наматываю, а он уже белый как мел.

И тут рвануло.

Мы же винтики. На нас же плевать. Одним больше, одним меньше. Зачем терять время на эвакуацию взрывника? Пусть сам будет бомбой.

В общем, я очнулся, а он — нет. Смотрю — он лежит. Руки нет, ног — тоже, их придавило какой-то балкой. И глаза одного нет — кровавое месиво вместо лица. И белый весь.

А около меня — фото Маргарет. Оно из кармана у него выпало и лежит.

Ну, я начал на помощь звать. Нашли меня, вытащили. А он там навсегда остался, наверное. Я ничего больше не знаю.

Знаешь, новенькая, как это страшно? Вот он лежит рядом с тобой — изувеченный. А ты не знаешь, что дальше. Ты выживешь? Нет? Неизвестно. Пустота.

А я успел взять эту фотографию. Маргарет. Смотрю иногда на неё. Думаю: как жаль, что она была не моей девушкой.

Как жаль, что я — не он. Что я тут, а он — там.

Но знаешь, иногда мне кажется, что мы с ним — одно целое. Что мы оба выбрались из того ада. Что мы — винтики в системе — вместе лежим тут.

А знаешь, ты очень на неё похожа. Я вот смотрю на фотографию и думаю, что ты — это она. Вот смотрю и думаю, что очень похожа. Но его-то больше нет. Нет его.

Почему ты плачешь, девочка? Почему ты плачешь?

Не плачь. Ты же не она. И я не он.

Не он. Не он.

Не плачь.

Мальчику предстояло родиться в самый первый день осени, на какой бы месяц он ни выпал. Марфа знала это и старательно готовила колыбельную, чтобы спеть сразу после того, как ребёнок появится на свет. С песней мальчик скорее бы уснул, спящим-то жить гораздо проще, а Марфа всегда хотела для сына простой жизни. Листья уже желтели и были похожи на капли вина из полыни, тени вытягивались к полудню и пахли жжёным сахаром, снег постоянно грозил, нависая над горизонтом, а осень всё не наступала.

Блажо посматривал на живот жены с завистью, но врач с корабля слепых сказал, что позволит Блажо разделить с супругой муки деторождения, и последний готовился стать отцом, принимая настой из бересклета и трилистника. Время протекало слишком медленно, густой вязью покрывая окна и книги, а в дверях дома Блажо никогда не затихало движение, потому что стоило одному гостю выйти, как появлялся новый. Поэтому Блажо всегда мёрз, а Марфу держал в отдельной комнате, не позволяя выходить в выстуженную гостиную.

Мальчик, которого звали Мишко, уже барахтался где-то внутри Марфы так, что опрокидывал кувшин с вином, стоящий на противоположной стороне деревни, и старая ключница ползла к Йоновичам корить их за неумение обращаться с младенцем, которого ещё не было. Марфа гордилась сыном, потому что он рос сильным, а Блажо боялся за Марфу, потому что не верил, что она сможет родить самостоятельно. Впрочем, врач с корабля слепых сказал, что всё будет в порядке, а Блажо не имел оснований сомневаться в его словах.

Когда Мишко решил появиться на свет, осень пришла, но не та, которую ожидали Йоновичи, а следующая, осень 1968 года, тяжёлая и мрачная, полная падающих теней и свободных птиц, умирающих прямо в полёте. Акушер с корабля слепых смотрел внутрь Марфы, точно надеялся найти там золото, а потом протянул руку и извлёк на свет серебряную ложку. «Там ещё достаточно», — сказал акушер и ушёл, оставив Мишко внутри. Мальчик выбирался аккуратно, глядя на жёлтую лампочку под потолком, на кувшин с молоком и на мотылька, который пытался вылететь через окно к таким же, как он, только иссохшим и опавшим. Когда Блажо взял мальчика на руки, он расплакался, потому что вспомнил, что так и не принял боль Марфы.

Впрочем, всё обошлось. Через некоторое время Марфа заново научилась ходить и говорить, а после того, как её грудь исторгла из себя первое молоко, Блажо снова узнал в ней свою жену и принял обратно в дом.