Тим Скоренко - Рассказы

1948 год.

— И здесь, — Майя показывает мне ещё одну могилу.

Бабель Исаак Эммануилович. 1894–1952.

— Они умирали здесь, — говорит Майя.

Я отнимаю 21 от 48. Потом 40 от 52.

Гумилёв провёл тут 27 лет своей жизни. Бабель — 12 лет.

Они жили здесь — все эти казнённые в двадцатых, тридцатых, сороковых писатели и поэты, философы и драматурги, лучшие умы России. Они сидели взаперти, дышали переработанным воздухом и создавали новые произведения, о которых никто не знает.

— А где учёные? — спрашиваю я.

— Наверное, в другом бункере, — говорит Майя.

Глупый вопрос.

Появляется Данила.

— Сними это, — говорю я. — Каждую могилу по отдельности.

— У меня батарея садится… — говорит Данила.

— У тебя есть запасная.

— Ага, — вздыхает он.

Ему уже надоело снимать.

— Это — надо, Данила.

— Это склеп?

— Нет, — говорю я. — Это пантеон.

Мы выползаем со станции уже ночью, глубокой ночью. Данила заснял всё. Каждую комнату, каждую могилу, чуть ли не каждую книгу. Мы нашли рассыпающиеся в труху рукописи. Бесценные рукописи. Стихи Гумилёва, которые не слышал никто и никогда. Прозу Бабеля и Пильняка. Пьесы, критические заметки, дневники. Судя по всему, их снабжали сведениями о внешнем мире — книгами, даже фильмами, судя по ржавому кинопроектору в одной из комнат.

Чем закончилась эта история? Я не знаю. Со смертью Сталина те, кто остался в живых, были, наверное, выпущены из бункера и были вынуждены всю жизнь молчать. А может, не выжил никто. Может, их просто вывели в ночь в том самом марте 1953 года и расстреляли.

Когда в 1975 году начали строить станцию, случайно напоролись на закрытый бункер. Вероятно, откуда-то сверху пришёл приказ: все работы прекратить, строительство станции отменить. Дыру срочно заложили кирпичом и снова забыли.

Я думаю теперь: каково это — просидеть 27 лет в подвале. Наверняка они умирали от туберкулёза или ещё чего-нибудь подобного. Но они писали. Они творили.

У меня на компьютере есть фотография могилы Николая Степановича Гумилёва.

С этой фотографией нельзя идти в министерства или на кафедру истории какого-нибудь университета. Поэтому я готовлю статью для Живого Журнала, для Diary, для новостных сайтов, для жёлтых газет, для всех изданий, до которых я могу дотянуться. В ней подробно рассказывается, где находится бункер, и приводятся фотографии вкупе с моими предположениями. Возможно, тогда всё раскроется.

Хотя я уже сомневаюсь, что так лучше. Может быть, стоит оставить Гумилёва в его бесконечном, холодном и ветреном 1921 году. Я подумаю.

Рассказ написан для конкурса «Коллекция фантазий-12». Тема — «Набор инструментов». Рассказ в финал не прошёл.

Эй, новенькая, поди сюда. Ну подойди, ну на минутку. У тебя ж нет сейчас срочных, я знаю. Ну вот, спасибо тебе, послушай старика.

Не старик ещё? Ха-ха. Не старик. Не старик — у кого руки-ноги на месте, девочка. А у кого одна рука всего, да и та корявая, тот сразу в старики пошёл, ха-ха. Да ты сядь-то, сядь. Да не нужно тебе никуда идти, ну знаю ж. Знаю точно. А то заходишь, утку поменяешь — и бегом тебе, бегом. Посиди, поговори со мной.

Я ж не жалуюсь. Один глаз остался — но орлиный, да. Книжки я, конечно, читаю, да. Но мне ж и поговорить охота. Знаешь, как молчать противно. Ты не думай, я не всегда такой был-то. До боя на Пятой не был. До боя на Пятой я как все, на двух ногах ходил, двумя руками член держал. Ха-ха-ха. Ну извини, извини. Не буду больше. Это что осталось — юморок мой такой. Армия, как попрёшь-то.

Ты ж недавно тут совсем, да? Сколько, девочка? Недели три? Месяц. За временем-то мне теперь не уследить, да и не надо. Что один день, что другой — один чёрт. После Пятой у всех так. У кого голова осталась, а кроме головы — ничего. Ха-ха.

На деле-то я тут всем уже тысячу раз это рассказывал. А ты вот свежая. Тебе ещё полезно будет. Я помру уже, а ты ещё будешь вспоминать. И, может, пригодится. Хотя тьфу-тьфу, чтобы не пригодилось. Чтобы второй Пятой не было.

Ну, честно скажи, ведь пост-то сдала уже? Никто не ждёт? Никто? Ну и хорошо. Посиди со мной. Поговори.

Знаешь, я ведь не о себе. Мне-то что? Ну сижу, ну смотрю в окно целыми днями. Книжку читаю. А был Гарри. Ну да, Гарри. Друг он мой был. Служил тоже в шестом десантном. Нас на Пятую опустили — всю компанию, десять взводов. Брать нужно, сказали. Там с воздуха не зачистишь — твари под землёй сидят. Спустили — а атаку сразу не дали. Так мы там и сидели впустую. Знаешь сколько? Чуть не месяц. А сидишь — как на мине. Вот сейчас бабахнет — и в бой, пошёл, давай, мол.

Нам там палатки поставили, лагерь временный. Природа на Пятой — рай земной. То есть не земной, конечно, ха-ха-ха. Пятой так название нормальное и не дали — под номером осталась.

Тебя как зовут-то, новенькая? А-а. Красиво. И у Гарри девушка была, Маргарет её звали.

Мне-то что, я один был. Как родился голым, так голым и оказался на Пятой. А у Гарри Маргарет была. Знаешь, в неё у нас весь взвод был влюблён. Письма от неё Гарри зачитывал, так у него ещё перечитать просили. Он, конечно, не всё читал. Только то, что можно. Особенно старался, я помню, Барнем, чёрный такой был, как смоль, огромный. Он всё время шутил, что, мол, вернётся и отобьёт Маргарет у Гарри. А Гарри-то что, он смеялся. Она его дико любила, да. Меня-то никто так не любил и не полюбит уже.

Что ты губки-то морщишь? Знаю, хотела сказать, что вдруг да полюбит, да смолчала. И верно смолчала, чем глупость говорить.

Ну да ладно.

Короче, на вторую неделю нам команду дали — мол, на разведку. Наш, шестой, весь пошёл. Разделили на группы и отправили. Мы с Гарри в сцепке были. И ещё третий с нами был, Барнс. Англичанин, из Шотландии. Как сейчас помню. Он постарше всех был, худой, высокий, с длинным носом такой. Его из офицеров разжаловали. Говорят, на генеральскую жену позарился. И доигрался.

Ну вот ползём мы, ползём, а Барнс и говорит: «Глупо это всё как-то. Вот сейчас тварь перед нам вылезет — а что мы? У нас эти автоматики — они ж твари как дробью по слону».

Ты картинки с тварями видела? Ну вот. А вживую она ещё страшнее. В два человеческих роста, когти, клыки. И мозги. Вот самое страшное — что умная. На спине — ранец, там у них аптечки всякие. Фонарик на лбу. А на когтях — стальные наконечники. Слава Богу, твари огнестрельное оружие на планетах не применяли. Почему — чёрт их знает. В космосе — у них и лазеры были, и бомбы. А как на земле — только когти и сталь.