Тим Скоренко - Рассказы

Потные руки Карла мнут скатерть на моём столе, оставляя на ней мерзкие жирные отпечатки пальцев, похожих на недоеденные сосиски, но Карлу это безразлично, ведь он не умеет сдерживать себя и не нуждается в этом, и когда ему нечем занять руки, он копается в моих вещах, портит их, пропитывая своим отвратительным запахом и засаливая даже своим взглядом, не говоря уже о прикосновениях, подобных моменту, когда слизень проползает по листу дерева, покрывая его тошнотворным блестящим следом, в котором путаются мухи и другие насекомые в ожидании смерти от голода или других внешних факторов. Я смотрю на пухлую, уродливую спину своего советника и думаю о том, как же всё-таки я его ненавижу, сильнее даже, чем самого себя, и это я — всегда готовый к саморазрушению во имя Империи, теперь всю свою ненависть и отвращение посылаю невидимыми флюидами в сторону туши, сидящей за моим столом и не подверженной ни страхам, ни чувству вины, ни каким-либо другим естественным человеческим чувствам и порывам.

— Расскажи мне, Карл, — начинаю я разговор, предчувствуя уже вязкий ответ моего собеседника (и этот ответ также напоминает мне упомянутый след слизняка), — выяснил ли ты, кто посмел нарушить моё абсолютное право на производство и распространение спиртных напитков и пива, которое, как известно, приносит огромные деньги казне, поддерживая мою армию и слуг в должном состоянии пресмыкания и повиновения мне, их единственному Императору? Сделал ли ты что-либо для того, чтобы уничтожить моих экономических врагов, этих червей в яблоке моей Золотой Империи.

Карл медленно потирает руки, будто не хочет мне ничего рассказывать, а просто тянет время, цепкое, как семихвостая кошка, и оглядывается на меня, и морщит свой высокий лоб, по которому стекают бисеринки пота и застилают ему зрение, вынуждая каждые несколько минут промокать лицо салфеткой или просто тыльной стороной ладони, что, в общем-то, ему не очень помогает, и делает вид, что хочет приподняться, но огромный живот не даёт ему этого сделать, не позволяет встать в присутствии Императора, хотя мы оба прекрасно понимаем, что это лишь и игра и не более того, пустота, которую приходится заполнять ритуалами, пустословием и несказанными словами.

— Ах, мой император, — наконец, мямлит Карл, причмокивая губами, — не соблаговолите ли вы сначала приказать мне рассказать вам о вестях с северных границ, поскольку они кажутся мне, вашему преданному слуге, гораздо более весомыми и важными нежели мелкие хозяйственные неполадки внутри вашей Империи, справиться с которыми для могущественной гвардии императора не составляет ни малейшего затруднения…

Мне столь наскучивает это долгое предисловие, полное воды и воздуха, что я прерываю его жестом, и мне кажется, что на этот раз жест выходит столь величественным, что принижает и вынуждает замолчать даже моего несносного советника, который чаще всего не обращает внимания ни на меня, ни на мои требования и замечания, являющиеся для него не более чем пустыми наборами букв и слов, не несущими ни малейшей смысловой нагрузки.

— Прошу простить меня, мой император, за долгое вступление, но вы же знаете, что я не могу иначе, что это естественное свойство моей натуры, без которого ваш верный Карл никак не может быть по-прежнему вашим верным Карлом, а, впрочем, я и в самом деле несколько затянул свой монолог и последовательно перейду к обеим беспокоящим нас проблемам, несоизмеримым по степени важности, но равновеликим в глазах моего возлюбленного императора.

Он делает скучную, длинную, демонстративную паузу, мягкую, как его собственный живот, и в этой паузе неожиданно тонут все звуки и жесты, и наступает какая-то давящая, неприятная, вязкая тишина, которая попадает в меня и начинает распирать меня изнутри, и мои руки складываются в умоляющий жест — мои, которые привыкли только повелевать! — чтобы принудить Карла продолжать свою неспешную речь.

— Ну что же, тогда я приступлю, наконец, к делу, — он отправляет в рот конфету, извлечённую из какого-то кармана, — и расскажу вам, мой император, что происходит на самом деле внутри вашей империи и снаружи её. Мы провели тщательнейшее расследование в связи с обнаружением вами поддельных сортов хмельной продукции, производимой в обход официальной позиции власти, и выявили, что поставляемое в таверну «У Колчи» пиво было изготовлено на окраине города Плои в одном из многочисленных заброшенных цехов, опоясывающих город, и начальствовал над этим нелегальным производством некий Приха, местный купец и богатей, ныне, кстати, подвешенный на дыбе в одном из казематов золотого дворца (если вы желаете, мой император, можно сейчас же подняться и направиться туда, дабы следить за его мучениями самолично), а поставки дрянного напитка велись во всех направлениях империи, в том числе более половины производимого поддельного пива привозилось в столицу, где, как известно, торговля выглядит наиболее выгодной в свете высоких цен и широких возможностей по распространению. Подробный отчёт обо всех этих событиях вы можете прочесть прямо сейчас, так как я, зная ваше нетерпение и любовь к точности, не забыл взять его с собой для немедленного предоставления моему возлюбленному императору, властвование коего, как я надеюсь, намного превзойдёт и мою скромную жизнь, и жизнь всех его современников, стремясь, таким образом, к необозримой и прекрасной золотой вечности.

Я обдумываю слова Карла и понимаю, что и в самом деле раздул какую-то необычайную сложность из простого и ясного дела, что события на северных рубежах Империи должны тревожить меня гораздо более, поскольку нет ничего важнее, чем оборона границ и их расширение, ведь только постепенное поступление всего обозримого мира под власть Золотого Императора может привести к абсолютной стабильности и неприступности человечества, к коим я стремлюсь все эти годы, проведенные мной на троне моей великой страны. Но прежде чем я успеваю промолвить хоть слово и воззвать к Карлу, чтобы тот быстрее докладывал мне обстоятельства, сложившееся на северных фронтах войны с горцами, как он предупреждает мою фразу, набирая полную грудь воздуха, и по этому слегка демонстративному жесту я понимаю, что Карл собирается говорить, что слова распирают его жирную грудь, а когда Карл собирается что-то произнести, лучше его не прерывать, поскольку он всё равно найдёт время сказать это позже, когда ты совсем не ждёшь и думаешь о различных сторонних проблемах.

— Мой император, — подобострастно начинает он, — прежде чем вы зададите мне само собой разумеющийся вопрос о ситуации в горах, я хотел бы прервать течение вашей божественной мысли одним незначительным вопросом, который в свете наших проблем, возможно, ничего и не значит, но всё-таки вызывает во мне интерес, не удовлетворив который, я теряю всяческие способности к дальнейшим стратегическим размышлениям и прочим крайне необходимым для государства делам. — Тут он причмокивает и долго разворачивает фант очередной конфеты, повергая меня в уныние подобное унынию рыбака, спасающего из речных глубин прекрасную деву и обнаруживающего, что это всего лишь русалка с рыбьим хвостом, не способная ни любить, ни просто сглаживать досуг мужчины, нуждающегося в участии женского пола. — Так вот, — продолжает Карл, — насколько мои уши длинны, настолько я и прослышал о том, что вы давеча в городе приобрели необыкновенно красивую рабыню, черноглазую и черноволосую, похожую то ли на принцессу запада, то ли на богиню востока, столь пленительную, что она сумела зачаровать даже вас, мой император, такого привычного к женским прелестям человека, познавшего, казалось бы, все земные наслаждения, вероятные и невероятные, и, собственно, именно к этой прекрасной девице я и веду свои речи, утомляющие вас, мой император. Я, мой император, хочу просить вас об одной милости, какой прежде никогда не желал и не поминал о ней ни слухом, ни духом, ни голосом, ни жестом, оставляя и подавляя все подобные порывы в глубинах собственного страдающего сознания, и милость эта могла бы заключаться в том, что после того, как упомянутая нами прекрасная рабыня наскучит вам и пресытит ваши желания наслаждений и радостей земных, вы передали бы её для некоторых развлечений интимного свойства вашему покорнейшему слуге, так долго верой и правдой исполняющему все ваши поручения, далеко не всегда простые и понятные сразу, и никогда не просившему вас практически ни о чём, тем более о такой малости, как случайно приобретённая в городе рабыня…