Паскаль Лене - Казанова. Последняя любовь

— Беспорядок, вкус к роскоши, азарт в игре, бесконечная погоня за удовольствиями были ароматом этого века, от него пахло весной, и он по сути не имел иных недостатков, кроме тех, что присущи юности. Наш век сочтут блудным сыном цивилизации. Вы заклеймили его за грехи, которые суть мелкие грешки и детские шалости, а вовсе не преступления. Да будет так! Вы заявляете, что повсюду введете царство Справедливости и Закона? Я бы аплодировал этому доброму начинанию, коли считал его возможным. Но, по моему мнению, лишь Богу принадлежит быть совершенным. Мы, люди, — безусловно, самое благородное из Его созданий, и наше благородство как раз в том и состоит, чтобы осознавать свое несовершенство, не забывать о наших слабостях. На что похожа свобода, которую вы желаете повсюду установить? Как мы уже видели, в худшем случае — это гильотина! В лучшем, как может быть нам предстоит увидеть, — грандиозный лабиринт, который покроет всю землю, из которого ничто и никто не сможет выбраться и в центре которого поселится какой-нибудь жуткий Минотавр [33] Минотавр (греч. миф.) — критское чудовище с телом человека и головой быка, рожденное от союза Пасифаи и быка, которого Посейдон послал из морской пучины. Минос, царь Крита, стыдясь Минотавра, заключил его в Лабиринт и поставлял ему каждые девять лет семь юношей и семь девушек — дань, наложенную им на Афины за убийство своего сына. Тезей, попавший в Лабиринт в числе семи юношей, убил чудовище. , готовый сразиться с человеческой природой, если только ему не вздумается медленно пожрать нас всех.

О Туанет, крошечной пылинке среди себе подобных, в дуэли доводов двух оппонентов речи больше не было. Эта странная дуэль походила на любовную игру, с той лишь разницей, что наносимые удары и получаемые раны доставляли им более сильное наслаждение. К полуночи г-н Розье и аббат Дюбуа ушли с террасы, уведя с собой и г-жу де Фонколомб, надеявшуюся, что в такой час и в такую чудную ночь разгоревшийся поединок обретет постепенно менее философскую направленность. Однако, предвидя это, Полина поднялась вслед за своей госпожой, прервав тем самым дискуссию.

Казанова остался в одиночестве, им овладела самая черная меланхолия. Более часа пребывал он в состоянии полнейшего безволия. Затем с усилием встал и медленно взошел по лестнице с двойным маршем. В освещенной луной нише в эту ночь, как и во все другие, старый Сатурн пытался овладеть юной беглянкой. На середине лестницы Казанова остановился и вгляделся в скульптурную группу: в ночной полутьме могло показаться, что они страстно сжимают друг друга в объятиях. Ему пришло в голову, что желание — вечное свидетельство нашей слабости и несовершенства и что овладение предметом страсти лишь подтверждает наше несокрушимое влечение к противоположному полу — наиболее неизменный и, пожалуй, единственный закон жизнедеятельности человека, из которого проистекают остальные правила и установления, управляющие жизнью общества. И еще он подумал о том, что начиная со времен Солона [34] Солон (640–558) — афинский законодатель и поэт, один из греческих мудрецов. Его реформы были первым шагом к демократизации афинского социального строя. и до века, в который на свет появился Робеспьер, ни один философ или законодатель, пекущийся о справедливости и людском благополучии, не понимал, что вечный закон тяги к противоположному полу не может быть безнаказанно утеснен. Все эти безумцы, которых выдают за мудрецов, пытались истребить в нас чудесную энергию, влекущую нас соединиться с предметом вожделения и тем самым дающую способность стремиться к чему-то и многое понимать.

Подумалось и о том, что Полина и ей подобные, весь этот вооруженный народ, внезапно обрушившийся на Европу, захвативший даже Венецию, подчиняющий себе именем свободы другие народы, грабящий именем равенства, устраивающий резню именем братства, претендует установить в мире новый порядок, который, не имея ничего общего со святым несовершенством человеческой природы, будет опираться лишь на диктат так называемого разума, очищенного от любой случайности. Это такое же безумие, как и желание остановить движение небесных светил.

Казанова спустился по лестнице и вышел в парк. Он не мог и помыслить уснуть в том состоянии смятения, в котором пребывал. Сказанное Полиной задело его, словно он вдруг осознал, что его долгий земной путь и впрямь был чредой ошибок или, хуже того, низостей и обманов.

Он говорил сам с собой: то из его уст вырывалось нечто неразборчивое, то голос его крепчал, и он начинал размахивать руками.

Затем он перестал спорить со своей совестью, заставив умолкнуть обоих своих гениев — и доброго, и злого, чья бесконечная распря велась, ни к чему не приводя, на протяжении многих лет и все больше лишалась опор. Он постарался побороть свои сомнения и уныние, утешая себя, как обычно, с помощью самых приятных и льстящих его самолюбию воспоминаний.

Вот он, сорок лет назад, в доме свиданий, нанятом им неподалеку от заставы Мадлен, в стороне от шумного Парижа и нескромных взглядов: в то время он стал модной персоной и не мог позволить всяким докучным посетителям отрывать его от удовольствий.

Сколотив спекуляциями состояние под миллион ливров, он пожелал осесть и самым добропорядочным образом пустить свой капитал в рост. Обладая познаниями в химии, занялся воспроизведением на шелковых тканях способом набивки тех прекрасных рисунков, которые лионские мастера выделывали медленным и трудным ткачеством, отчего та же продукция получалась у него менее дорогой.

Словом, он сделался заправским делягой. Но Казанова не был бы самим собой, если бы к почтенному и прибыльному заведению — мануфактуре, возвышающей его в собственных глазах, не добавил бы удовольствия царствовать над двумя десятками работниц, хорошеньких как на подбор, старшей из которых не было и двадцати пяти. Расчетливый предприниматель и опытный химик, которым он стал, следуя за своим добрым гением, к сожалению, не одержал верха над султаном в гареме, который проснулся в нем под влиянием его злого гения.

С его темпераментом и ярко выраженным вкусом к разнообразию двадцать юных соблазнительных дев представляли собой камень преткновения, о который что ни день разбивались его благие намерения. Он проявил интерес к большинству из них, они же воспользовались его интересом, чтобы как можно дороже продать ему свою снисходительность. Планка была завышена в самом начале, с первой из них, и все последующие, по ее примеру, требовали от него дома, мебель, деньги, драгоценности. Каприз его обычно длился не более недели, и стоило ему бросить взгляд на новую фаворитку, он забывал всех предыдущих, продолжая, однако, выполнять их требования. Это завело его так далеко, что, не успел он оглянуться, на имущество мануфактуры был наложен арест. Ему оставили только самих дев, чье содержание сочли весьма разорительным. Он потерял и дом в Маленькой Польше, и лошадей, и экипажи, словом, все, что имел, и только что не угодил в тюрьму.