Рохинтон Мистри - Дела семейные

Мы собираемся перед молитвенной горкой. Мама с раннего утра готовила полы, украшая их меловыми рисунками. Она выбрала трафареты с рыбами, поскольку рыбы — символ благоденствия. Белые рыбы с красными глазами.

Дядя Джал сидит у проигрывателя, ожидая сигнала. Как только отец подаст сигнал, он включит «Счастливого дня рождения» в инструментальном варианте. Слова споем мы. Мама входит в гостиную с серебряным подносом, на котором разложены ритуальные предметы. Она ставит поднос на стол и знаком подзывает Мурада.

— С правой ноги! — напоминает мама.

Мурад осторожно ступает среди меловых рисунков, аккуратно ставя ноги между рыб, и улыбается нам. И пока мы поем ему «счастливого дня рождения», он стоит в своей молитвенной шапочке, поддерживаемый спинами двух рыб, которые угождают ему — потому что сегодня день его рождения.

Мама берет с серебряного подноса гирлянду из роз, лилий и жасмина. Мурад наклоняет голову, чтобы мама надела на него гирлянду. Потом она начинает вручать Мураду символы удачи и процветания: листья и орехи арековой пальмы, финики, цветы и кокос. Она окунает палец в серебряную чашечку с киноварью и рисует пальцем длинную вертикальную черту на лбу Мурада- тило. И наконец, высыпав на ладонь немного рису, она прижимает рисинки к тило, чтобы они прилипли ко лбу. Потом осыпает сына рисом, ее руки совершают прелестные округлые движения, будто в танце.

Она долго держит его в объятиях, нашептывая ему в ухо то, чего я не могу услышать. Мы опять поем. Мама делает шаг назад, уступая место отцу.

Отец подходит к подносу, набирает в руку рис и осыпает им Мурада. На подносе лежат новенькие ручные часы — подарок Мураду ко дню рождения. Мама не стала вручать их, предоставив это отцу. Мы в ожидании, не зная, как поступит отец. Мама прикрыла рот рукой, скрывая тревогу.

Отец берется за коробочку, чуть помявшись, ставит ее на место, берет Мурада за левую кисть. Расстегивает ремешок старых часов, откладывает часы в сторону. На новых часах — металлический браслет. Отец осторожно продевает в него руку Мурада, циферблатом вверх, переворачивает руку, чтобы защелкнуть браслет.

Не выпуская руки Мурада из своей, отец поднимает голову и смотрит ему прямо в лицо. Отец и сын смотрят друг другу в глаза. Потом отец кладет правую руку на голову Мурада поверх молитвенной шапочки. Он, видимо, читает молитву. Мурад стоит, не закатывает глаза, не выказывает признаков нетерпения.

Отец забирает у него цветы и арековую листву вместе с орехами, обнимает сына. Мурад обнимает отца.

Мы с дядей Джалом больше не поем — и глупо без конца повторять одно и то же, да и запись кончилась. В тишине мы слышим, что шепчет отец Мураду:

— С днем рождения, сын. Живи долго, будь здоров, богат и очень счастлив.

Мама начинает суетиться вокруг стола, чтоб никто не заметил, как она плачет. Она посылает меня поздравить брата, от которого только что отошел дядя Джал, вручивший ему конверт. В конверте сто и одна рупия. Я знаю, потому что вчера бегал по его поручению в банк за новенькими, хрустящими купюрами.

Я подхожу к Мураду, останавливаясь у меловой рыбы, не уверенный, что он пожелает, чтобы я его обнял. Я протягиваю руку.

— С днем рождения, Мурад.

Он пожимает мне руку и рывком дергает к себе. Я теряю равновесие. Но он вовремя подхватывает и обнимает меня. Мы хохочем.

— Садитесь, садитесь, — торопит нас мама, — сев готов, и его надо съесть свеженьким, чтоб не пристал ко дну кастрюли!

Мы переходим в столовую, Мурад показывает дяде Джалу новые часы, я плетусь позади и вижу, что отец сидит на диване в глубокой задумчивости. Мама задерживается около него. Отец поднимает голову и невесело улыбается.

— Иездаа? Что случилось?

Он качает головой и снова улыбается ей.

— Иездаа, кстати, кухонные часы пора заводить.

— Попозже, — отвечает отец. — Или попроси Мурада.

ДЕЛО К ВЕЧЕРУ. Компания Мурада уже разошлась, а до обеда еще есть время.

Я сижу в гостиной и смотрю на молитвенную горку, отгороженную баррикадой из мебели. Я представляю себе горку, какой она прежде была — заполненную безделушками и игрушками, печальными остатками несчастливого детства тети Куми и дяди Джала. Теперь она заполнена священными реликвиями отца. А он так же несчастлив.

Дядя Джал в своей комнате — одевается к обеду. Он с самого утра возбужден ожиданием Дейзи — она сразу приняла приглашение на обед, как только мама позвонила ей.

К моему изумлению, мама выставляет чашу с розами и фарфоровых пастушек. На обеденном столе расставлен фарфоровый сервиз, подаренный дедушкой им с папой на свадьбу. Мама входит с вазой в руках, поглаживает пастушек, проводит пальцем по фестончатому краю чаши.

— Это все дедушкины подарки, — улыбается она. — До чего красивы!

Я согласно киваю. Они напоминают мне о далеких временах, когда дедушка впервые оказался с нами в «Приятной вилле». Когда мой мир внезапно вырос, вобрал в себя сложности и боль. Я думаю о дедушке, который спит на диване рядом со мной, успокаивающе держа меня за руку. Потом я буду держать его руку, когда ему снятся страшные сны. Я вспоминаю о том, как мы с ним слушали скрипку, и о словах, которым он меня научил, и о его рассказах, учивших меня видеть и понимать мир.

— Помнишь, что нам однажды сказал дедушка? — подхватывает мама. — Надо получать удовольствие от этих красивых вещей, чтобы побеждать жизненные скорби.

Я понимаю — ей хочется, чтобы я одобрил ее решение поставить фарфоровый сервиз на стол. Поэтому я снова киваю. И пытаюсь вспомнить еще более далекие времена, еще до приезда дедушки, времена, когда мир был такой надежный, маленький и послушный-им правили родители и не могло случиться ничего дурного.

— Ты не поможешь мне на кухне, Джехангу? — спрашивает мама, выходя из гостиной.

— Конечно, — говорю я, но не встаю со стула.

Я думаю: что ждет нашу семью в этом доме, в доме моего деда, в этом мире, который все менее понятен? Я думаю об отце, который заставляет меня подозревать, будто мой настоящий отец исчез, а его место занял незнакомец, который без передышки молится.

Моя мать, как всегда, спешит, она что-то несет из кухни. Должно быть, она видит отрешенность на моем лице, потому что приближается ко мне и тянется рукой к моему плечу. Колеблется, и жест ее не завершен. Я ощущаю мамины пальцы вблизи себя.

Они легко опускаются мне на руку.

— В чем дело, Джехангу? Ты несчастлив?

— Нет, — говорю я. — Я счастлив.

Сначала об авторе. Рохинтон Мистри — уроженец Индии, огнепоклонник по религии, добившийся литературного признания в Канаде, где он живет уже почти тридцать лет.

Постоянная тема произведений Мистри — это Индия, а в Индии — его родной Бомбей, а в Бомбее — жизнь той религиозной общины, с которой он связан по рождению. Исчезающей общины. Уходящей натуры…