Никколо Амманити - Я заберу тебя с собой

Взглянул на свое отражение в окне. Поправил воротничок рубашки. И неспешным шагом, держа руки за спиной, прошел по комнате, изучая ее.

Квадратная комната, два окна выходят на поле. В одно виден кусочек моря. В небольшом камине теплится ленивый огонек. Маленький диван, обитый синей тканью в розовый цветочек. Старое кожаное кресло. Табуретка. Шкаф с полочками, небольшой, но забитый книгами. Круглый стол, на котором аккуратно разложены бумаги и книги. Маленький телевизор на столике. Две акварели на стене. На одной бурное море. На другой вид пляжа с деревом, принесенным прибоем, похоже на пляж в Кастроне. Простые картинки, не самые удачные, но цвета светлые, сдержанные. Оставляют грустное впечатление. На каминной полочке расставлены фотографии. Женщина, похожая на Флору, сидит на парапете, за спиной у нее Неаполитанский залив. Фото молодоженов, выходящих из церкви. И прочие семейные воспоминания.

Вот ее нора. Тут она проводит вечера в одиночестве…

В этой гостиной была своя уникальная атмосфера.

Дело, наверное, в том, что свет теплый и неяркий. Ясно, это женщина с большим вкусом…

Женщина с большим вкусом сидела в комнате матери и шептала:

— Мамочка, ты не представляешь, как он вырядился. В такую рубашку… И такие узкие штаны… Какая же я дура, не надо было его приглашать. — Она поправила одеяло матери. — Ладно. Все. Я пойду. И не буду об этом думать.

Она взяла в коридоре несколько чистых листов бумаги, перевела дух и вошла в гостиную.

— Сочиним черновик, а потом подумаем, как его поправить. Садитесь сюда. — .Она очистила стол от бумаг и подвинула два стула, поставив один напротив другого.

— Это вы рисовали? — Грациано указал на акварели.

— Да… — пробормотала Флора.

— Очень красиво. Правда. У вас настоящий талант.

— Спасибо, — ответила она, краснея.

Она не была красива.

По крайней мере, утром она показалась красивее.

Если смотреть на все по отдельности — нос с горбинкой, большой рот, короткий подбородок, светлые глаза — это кошмар просто, но все вместе выглядело странно притягательно, возможно именно из-за этой дисгармонии.

Да, учительница Палмьери ему нравилась.

— Синьор Билья, вы меня слушаете?

— Конечно… — Ему пришлось отвлечься от раздумий.

— Я говорю, что никогда в жизни не писала резюме, но видела, как это делается, и думаю, что начинать нужно с самого начала, с того, когда вы родились, а потом попытаться подобрать сведения, которые могут заинтересовать хозяев того заведения, куда вы хотите поехать…

— Хорошо. Начнем… Я родился в Искьяно в…

И пошел врать.

Первым делом он указал неверную дату рождения. Скостил себе четыре года.

Прекрасная идея — резюме.

Он сможет рассказать ей о своей жизни, полной приключений, обворожить ее рассказом о тысячах встреч в его странствиях по миру, о своей любви к музыке и обо всем остальном.

Флора взглянула на часы.

Уже полчаса прошло с тех пор, как он начал рассказывать, а ничего еще не написано. Он ее так задурил своей болтовней, что голова закружилась.

Этот тип едва не лопается от самодовольства. До крайности самоуверенный, причем без всяких оснований. Так и раздувается от важности, будто первым побывал на Луне или словно он Райнхольд Месснер. [6] Итальянский альпинист, первым покоривший все 14 «восьмитысячников» мира.

А самое неприятно то, что он, как ди-джей в нью-йоркском клубе, как экскурсовод перуанской группы в Аргентине, как второй пилот ралли в Мавритании, как юнга с яхты, прошедший по Атлантике в девятибалльный шторм, как волонтер в госпитале, как паломник в тибетском монастыре, разбавлял без меры историю своих приключений какой-то третьеразрядной псевдофилософией. Какой-то кашей из идей нью-эйдж, буддизма хинаяны, культуры автостопа, отголосков поколения битников, гламурных картинок и молодежной дискотечной культуры. В общем, если убрать из его болтовни все героические похождения, выходило так, что ему нравилось только валяться на тропическом пляже и играть под луной свою распрекрасную испанскую музыку.

Это для резюме не годилось.

«Если я его не прерву, он до утра будет рассказывать». Флора хотела покончить с этим и выпроводить его наконец.

Присутствие этого мужчины в доме ее раздражало. От его взгляда она испытывала беспокойство. В нем было что-то чувственное, и она приходила в волнение.

Она устала. Гатта устроила ей кошмарный денек, к тому же ей казалось, что она нужна матери в соседней комнате.

— Ладно, оставим в покое восстановление популяции оленей на Сардинии и попробуем сосредоточиться на чем-нибудь конкретном. Вы говорили про музыканта, Пако де Лусия. Мы можем написать, что вы выступали с ним. Он известный артист?

Грациано аж подпрыгнул.

— Пако де Лусия известный артист? Да он знаменитость! Пако гений! Он всему миру объяснил, что такое фламенко. Он все равно что Рави Шанкар для индийской музыки… Серьезно.

— Ладно. Значит, синьор Билья, мы можем написать…

Она собралась писать, но он тронул ее за руку.

Флора замерла.

— Я могу вас попросить о любезности?

— Я слушаю.

— Не надо меня называть синьор Билья. Для вас — просто Грациано. И пожалуйста, давайте перейдем на «ты».

Флора поглядела на него с раздражением:

— Ладно, Грациано. Итак, Пако…

— А тебя как зовут? Можно узнать?

— Флора, — буркнула она, немного поколебавшись.

— Флора… — Грациано прикрыл глаза с блаженным видом. — Какое красивое имя… Если бы у меня была дочь, я бы хотел, чтоб ее так звали.

Она была крепкий орешек.

Грациано не думал, что придется иметь дело с генералом Паттоном. [7] Паттон Джордж Смит (1885–1945) — генерал американского Генштаба во время Второй мировой войны. Его танковый корпус принимал участие в военных действиях во Франции.

Все истории, которые он ей рассказал, она пропустила мимо ушей. А он старался как мог, он проявил столько выдумки, фантазии, он говорил так увлекательно, что в Риччоне все бы уже валялись у его ног. Обнаружив, что обычного репертуара уже не хватает, он насочинял столько ерунды, что если бы хоть половина того, что он рассказал, была правдой, он был бы счастлив до конца своих дней.

Никакого эффекта.

Чертова училка оказалась вершиной высшей категории сложности.

Он поглядел на часы.

Время шло, и возможность увезти ее в Сатурнию внезапно показалась ему далекой, недостижимой. Он не сумел создать правильную атмосферу. Флора восприняла резюме слишком серьезно.

«Если я сейчас спрошу ее, не хочет ли она поехать искупаться в Сатурнию, она меня в такую даль пошлет…»

Что ему оставалось?

Следовало ли воспользоваться методом Зонина-Ленчи (его приятелей из Риччоне), то бишь накинуться на нее? Вот так, сразу, без всяких ненужных разговоров?