Мария Свешникова - М7

Кати посмотрела на него слезным и трепетным взглядом нашкодившего щенка и еще крепче прижалась, а потом молилась, не зная молитв и сочиняя несуразные клятвы Богу, в которого еще вчера не верила. И так сильно раскаивалась в содеянном ― просила еще одного шанса полюбить того самого мужчину, которого еще сутками ранее хотела забыть и похоронить рядом с обломками прошлого, где-то под растерзанной ветрами и временем, в щепки расколотой палубой совместного корабля под названием «Брак». А меж тем Николай, любящий и всепрощающий, который год лежал рядом с ней, не всегда сытый, не часто довольный, но любящий, и Кати стала отчаянно просить еще любви, еще шанса все исправить. Истошно вопила и верила, что именно сейчас все невозможное могло стать возможным, и ощутила дозволенную Богом (у которого она так восторженно и неистово просила любви в кредит под минимальный процент) уверенность, что с завтрашнего дня они начнут новую прекрасную жизнь. Кати принюхалась к запаху его кожи, какой он был сладкий и родной, как благодатно он пах домом, чистотой и немного мылом, она поцеловала каждую родинку у Николая на груди, а в особенности ту, что находилась около левого соска ближе к подмышечной впадине. И уснула, проплакавшись, улыбаясь, после молитв и покаяний, уверенная в завтрашнем дне.

И спустя еще несколько молитв и диковинных снов Кати открыла опухшие и заплаканные глаза. Николая уже не было рядом, от чего Кати испытала невиданное облегчение, нечаянно обронив очередной груз с немого сердца. Да, Николай уехал на работу без завтрака.

И снова пришли оправдания.

Она же рыдала и молилась полночи ― естественно, что все проспала, как же тут не проспать. И Кати ступила на прохладный пол ― кафельный, плитками, мозаиками ― как будто растерзанными и разбросанными платками уложенный. Босиком, как она делала это обычно, сонно и бренно побрела до туалета, потом до ванной, до кухни. Не торопясь, вяло и бездушно, и вдруг, уже налив чая, Кати осознала, что нет в ней уже вчерашней любви и раскаяния, нет той вопиющей смеси надежды и проникновенности, что еще вчера давала ей туманную, смутную, сомнительную, но все же надежду. И снова вернулось, ночью помахавшее платком, содранным с узора кафельной плитки, одиночество, лживо простившееся с ней накануне.

И Кати снова осталась одна, но прошлый страх этого «одна» так и не вернулся. Ведь чего еще можно бояться? Все уже случилось, Кати уже была одинока в браке ― с кем-то, но так неминуемо одна. И это одиночество было провозглашено Богом и дьяволом, это одиночество было задекларировано всеми воинствующими и иногда (каков был случай Кати) содружественными структурами. Ментальности и чувств. Такого было ее дарование, вместо проклятий и уступок, ― такова была ее судьба ― быть одинокой сердцем.

А этот на минуту родной муж ― чужой, местами никчемный и уже (или никогда) для Кати ничего не значащий, ― встав пораньше, слив из кофейника содержимое в термос, просто уехал, не заметив, как много за эту для мира обычную ― с растущей луной седьмого дня ― ночь произошло. И уехав, этот чужой муж дал Кати возможность дышать. И если он не вернется вечером, Кати снова перестанет чувствовать вину и стыд, или все вместе за не к месту вырвавшиеся молитвы.

Ведь Кати просто хотелось дышать: не чувствовать себя виноватой за каждый вдох и не стыдиться каждого выдоха. Это ее одиночество просило дышать, и распустив пороки на волю, Кати наконец набрала воздуха в грудь, пустую, одинокую. И собрала вещи. Потому что об этом просило дыхание. И потому что ей наскучило умирать при жизни.

Сначала Кати думала уйти, не попрощавшись. Просто уехать. Спрятаться. Сменить номер телефона. Но потом она осознала, что, если не брать в расчет малодушие и эгоизм, Николай сделал для нее достаточно хорошего и заслужил хотя бы финальный разговор. Открыть тайну, что ищет в нем В., пытается вырастить в нем другого мужчину? Нет, лучше назвать причины. Пусть выдуманные. Или сказанные наобум. Но прояснить ситуацию следовало ― а иначе все совсем по-волчьи... А с волками жить... По-волчьи выть ― это что-то из девяностых...

Так она выжидала несколько дней, а может, даже недель. И вот, однажды вечером, она решилась. Решилась сказать все, что накипело. И вернуться к себе самой ― к свободе. И, что скрывать, быть может, даже к В.

Тем вечером Николай стоял, переминаясь с ноги на ногу на обитом вагонкой балконе и курил. Взял из упаковки алюминиевую банку пива и со скрежетом открыл, пена струилась из отверстия, стекала на пальцы и чуть не затушила сигарету. Как вдруг его телефон разорвал тишину в клочья, и он ответил. Кати мало волновало, кто ему звонил. Она уже была готова встать с горчичного цвета софы с пошатывающейся спинкой, отложить в сторону книгу Мережковского и направиться в сторону балкона, когда Николай вышел ей навстречу, поцеловал в лоб и сказал, что ему нужно на пять минут «отъехать за сигаретами».

Эти пять минут Кати планировала потратить на формулировку своих слов и претензий. И уйти так, чтобы не оставить ни себе, ни Николаю поводов для новых начал с последующими концами. Разрубить знак бесконечности, перевести его в прямую и бежать на восток.

В ту ночь Николай так и не вернулся. Он сбросил несколько звонков Кати. И та спокойно отложила разговор на утро. Странно, она не ревновала и не переживала, а была рада, что он где-то... С кем-то... Подальше от нее...

Николай стучал пальцами по запотевшему стеклу. Нелепо вздыхал. Ему, в прошлом судебному приставу, претили разговоры на повышенных тонах. И по жизни он предпочитал отмалчиваться и выжидать, пока утихнет буря.

«Я тебе кохаю, невже ти не розумієш, безчуттєвий ідіот! Бовдур! Телепень!» ― вопила Сабина на мове. Она устала соблюдать декорум, быть вежливой и учтивой, ей претила любовь инкогнито.

Николая не пугало и не настораживало, что, смахнув слезы с румяных щек, Сабина начала улыбаться и расслабилась, нежными движениями пальцев совершая все более опасные повороты из одной полосы в другую, она перестала включать поворотники и спрашивать у кого-то позволения, она в секунду перестала считаться с чьим-то мнением, но оставалась элегантна и томна. Именно такой ей хотелось в тот момент казаться.

Сначала слова «Я тебя не люблю» казались ей оскорбительными, потом ― откровенной ложью, а сейчас она не сомневалась ― Николай в нее влюбится.

Все началось двадцать три минуты назад. В городе.

Она попросила Николая спуститься поговорить. На пять минут. Высказаться и отпустить. По крайней мере, именно так она объяснила причину своего приезда по телефону, умолчав, что уже который вечер просиживает в машине под его окнами. Николай выслушал ее просьбу, надел зимнюю куртку и спустился «на пять минут», не взяв с собой ничего, кроме телефона и мелочи с консоли.