Махбод Сераджи - Крыши Тегерана

Я сижу в гостиной, уставившись из окна на наш двор, и, как обычно, думаю о своем. Отец говорит маме:

— Время летит быстро. Уверен, он скоро справится с этим.

Время летит быстро? Абсурд! Оказывается, время — не только самое ценное, что есть у человека, оно не только залечивает все раны, но оно еще и быстро проходит!

Ахмед, Ирадж и другие парни из переулка целый день проводят на занятиях. Я не скучаю по школе, но мне надоело быть одному. Я сказал отцу, что не пойду на следующий год в школу без Ахмеда и Ираджа. Он понимает это и собирается через несколько месяцев отправить меня в США.

— Тебе небезопасно оставаться в Иране, — говорит он. — Невозможно предугадать, когда САВАК решит пересмотреть это дело, если новый задержанный скажет что-то касающееся Доктора.

Меня не привлекает мысль покинуть Иран и оказаться одному в другой стране за двенадцать тысяч миль отсюда.

Все дни напролет я провожу на третьем этаже нашего дома, где, независимо от того, сижу ли я, лежу ли или вышагиваю взад-вперед по комнате, я волен ухватиться за подушку, без которой мне теперь не обойтись. Чем крепче я сжимаю ее, тем спокойнее себя чувствую. Она нечто вроде буфера между мной и окружающим миром. Иногда я ловлю себя на том, что часами сижу на одном месте, уставившись в пространство, ни о чем не думая, ничего не чувствуя и, что особенно меня смущает, ни о чем не беспокоясь. В моей жизни стойко воцарилась тишина. Все движется вперед, а я, похоже, стою на месте, пренебрегая переменами. Я существую, не касаясь жизни, не ощущая и, безусловно, не ценя ее.

Иногда мне очень хочется вернуться в те времена, когда каждое воспоминание было похоже на главу из сказки. Изредка я беру книгу, но просто гляжу на страницы невидящим взором. Не так давно я радовался, что могу, как настоящий мужчина, управлять своей жизнью. Теперь все это представляется мне шуткой.

Через несколько дней после странного сна я вспоминаю тот вечер, когда Зари нарисовала, как я пристально смотрю на девушку без лица, плывущую в сторону гор. Я помню, что приколол этот рисунок к стене. Теперь я вижу дырочку на том месте, где он висел. Я ищу за книгами на полке, в портфеле, который купил мне отец к первому году в средней школе, но картинка пропала.

Я спрашиваю мать, она говорит, что ничего не знает. Отец же говорит, что никогда ничего не взял бы из моей комнаты без моего разрешения. Я замазываю дырочку в стене, желая, чтобы кто-нибудь сделал то же самое с дырой в моем сердце.

Иногда по вечерам, когда все уходят спать, я высматриваю из окна то место, где мы сидели с Зари. Я вспоминаю, как держал ее в объятиях, как она опускала голову мне на плечо и закрывала глаза. При этом мои глаза быстро наполняются слезами, и я начинаю задыхаться, словно на грудь навалилась какая-то тяжесть. Это чувство настолько острое, что единственный способ избавиться от иллюзии — встать и походить. Обычно я прихожу на террасу и стараюсь не смотреть ни на что такое, что может напомнить о Зари, но в конце концов мой блуждающий взгляд останавливается на ее комнате. Свет там всегда горит, а шторы плотно задернуты. Иногда за шторами можно заметить тень Переодетого Ангела. Ее силуэт плавно повторяет молитвенные движения: руки поднимаются к ушам, она наклоняется вперед и наконец садится, опустив голову. На улице холодно, я вижу собственное дыхание, но все же предпочитаю оставаться снаружи, чем в комнате, где иногда кажется, что на меня рухнут стены.

Однажды вечером окно в комнате Зари открыто, и слышно, как Переодетый Ангел декламирует какое-то стихотворение. Я припоминаю, как Зари говорила, что Сорайя выучила наизусть весь «Диван» Хафиза. Я пытаюсь разобрать слова, но слышу только сдавленный шепот. Я оглядываюсь по сторонам. Высоко в небе висит луна, ночь потонула в лунном свете. Тени от зданий кажутся накрепко привинченными к чему-то, что само привинчено ко всему остальному. Я чувствую, что эти тени — как раз то место, где Зари может сдержать свое обещание быть со мной. Я горю желанием проникнуть в темноту и слиться с тенями. Я высматриваю ее в самых темных уголках, нацеливая пристальный взгляд на одну точку, потом на следующую, в надежде, что она наблюдает за мной и мы сможем обменяться взглядами. Я ощущаю ее присутствие и хочу выйти из комнаты, но боюсь не найти ее.

Другим вечером я сижу у окна, глядя на террасу Зари, когда вдруг замечаю, что в тени кто-то движется. Сердце сильно забилось. Будто бы кто-то скользнул с одного места на другое: быстрое перемещение, а потом долгая пауза. Двигавшаяся фигура застыла на месте. Это игра воображения или там действительно кто-то есть? Я припоминаю, как Яблочное Лицо говорила о болезни, вызывающей галлюцинации. Неужели я схожу с ума?

Я широко открываю глаза, чтобы лучше рассмотреть фигуру, которая то проступает из мрака, то вновь исчезает. Однако чем больше я вглядываюсь в ночь, тем меньше у меня уверенности, что лоскут темноты, привлекший мое внимание, материален. Я выключаю свет у себя в комнате. Потом возвращаюсь и сажусь на прежнее место, продолжая высматривать очертания фигуры. Там ничего нет. Даже силуэт пропал.

Ночь теплая, но непроглядно черная. Я неслышно выхожу на террасу и смотрю в сторону комнаты Зари. Свет выключен, окно открыто, и при порывах ветра занавески двигаются, как женщина в руках умелого партнера по танцам. Я вспоминаю, как мы с ней сидели вместе у стеньг и читали стихи. Соскользнув на ее террасу, я сажусь на то самое место и представляю себе, что она рядом. И вдруг я окунаюсь в море меланхолии. Я погружаюсь туда плавно, почти без всплеска, лишь чувствую неожиданный прилив боли и утопаю в водопаде слез. Я закрываю глаза и погружаюсь в себя.

Мы с Зари поднимаемся по холму, окутанному туманом. Далеко внизу видны прерии, поросшие поблекшей сорной травой. Со всех сторон дует ветер, и трава покорно склоняется и вьется. Небо над нами цвета чернил, в нем нет той угольной черноты, которая обычно подчеркивает блеск звезд. В воздухе разлит изумительный аромат, свежий и чистый, его хочется вдыхать еще и еще, наполняя легкие до краев.

Неужели это сон?

На Зари белое платье из хлопка, я в темном костюме. Она оборачивается и смотрит на меня. Я обнимаю ее за талию. Она кладет мне голову на плечо, щекой касаясь лица. Я снова и снова целую ее, шепчу, что люблю ее и хочу всегда быть с ней. Если это сон, то просыпаться мне не хочется.

Зари говорит, что это не сон.

Потом мы оказываемся на террасе ее дома. Она сидит сзади, обвив мою шею руками, и прижимает мою голову к своей груди. Ее лица я не вижу.

— На улице прохладно, — шепчет она. — А ты почти раздет. Я не хочу, чтобы мой любимый простудился.

Я прижимаюсь к ней, и она сильнее стискивает меня в объятиях. Я не открываю глаза. Не хочу увидеть, что ее нет. Мне достаточно ее голоса.