Махбод Сераджи - Крыши Тегерана

— До восхода солнца я буду согревать тебя теплом своего тела, а потом мне придется уйти, — говорит она.

— Не хочу, чтобы ты уходила, — плачу я.

Она дотрагивается до моего лица, целует в щеки, убеждая, что она недалеко, совсем близко от меня. Она шепчет, что любит меня, и просит не оплакивать ее — так должно было случиться. Она рада, что я навестил ее родителей, что проявил выдержку и не заплакал в их присутствии.

— Ты мой ангел, — говорю я ей.

Она возражает, что ни один человек не может увидеть ангела. Никто не слышит и не чувствует ангелов.

«Значит, — говорю я себе, — если я слышу нежный голос Зари и чувствую тепло ее тела, то я, должно быть, сплю». Мне хочется повернуться и обнять ее, но все мое существо парализовано навалившейся тяжестью.

Я открываю глаза и не могу вспомнить, где я. Оглядываюсь по сторонам и понимаю, что сижу у стенки на террасе Зари. На востоке встает солнце, в воздухе чувствуется прохлада, и хочется заползти в теплую постель. И тут я замечаю, что накрыт каким-то одеялом. Оно не наше, да я и не помню, чтобы выходил из комнаты с одеялом. Окно Зари закрыто. Укрыла ли меня Переодетый Ангел или это был Ахмед? Ахмед разбудил бы меня. От одеяла приятно пахнет женскими духами. Неужели это одеяло Зари? Неужели им она укрывала свое прекрасное тело, чтобы согреться ночью? Может быть, именно она принесла его!

Положение солнца подсказывает, что сейчас около шести часов утра. Переодетый Ангел возвращается домой из булочной. Она несет две большие буханки хлеба барбари.

«Она ходит быстро. Гораздо быстрей, чем Зари».

Войдя во двор, она захлопывает за собой калитку. Когда она исчезает в доме, я складываю одеяло и оставляю его на стене между нашими домами. Потом иду к себе в комнату и ложусь в постель, вспоминая сон о Зари. Моя душа подавлена унынием одиночества. Я говорю себе, что прошлой ночью спал в ее объятиях, но даже эта вопиющая ложь не прибавляет мне оптимизма.

Вечер следующего дня снова застает меня в комнате. Я сжимаю свою любимую подушку и смотрю в окно. Ночь темная и облачная, луны не видно, зато собирается дождь. Тишину нарушает лишь какое-то неясное жужжание, впрочем, оно приятно для слуха и успокаивает душу. Я смотрю на балкон Зари, выискивая силуэт, который вчера изваял из кусочка ночи многообещающую иллюзию. Может быть, если смотреть пристально, я смогу отыскать его. Может быть, если широко открыть глаза и смотреть более внимательно, он появится вновь.

Вот он — тень, след, абрис прозрачной ночи. Я неотрывно наблюдаю за ним, ожидая, когда он зашевелится. Может, если бы я смог осторожно проскользнуть в окно, то не спугнул бы его. Что бы это ни было, оно неподвижно, совершенно застыло во времени и пространстве и тоже наблюдает за мной. Вдруг порыв ветра подхватывает занавески и швыряет их мне в лицо. Снаружи, в такт трепетанию темного воздуха и самой ночи, дрожит лоскут темноты. Тень затвердевает и танцует под мелодию ветра. Я знаю: что бы там ни было, оно зашевелилось, я в этом уверен. Я не галлюцинирую. Волосы у меня на загривке встают дыбом.

Я выбегаю на балкон, но он пуст. Я долго стою там, озираясь вокруг. В конце концов я перелезаю на сторону Зари и усаживаюсь на наше место. Свет в ее комнате включен, но окно закрыто, шторы задернуты. Через несколько минут начинается дождь, температура быстро падает. В переулке выключены почти все фонари. Я смотрю на свои часы: полдвенадцатого.

Видно, как за шторами из угла в угол ходит Переодетый Ангел, на долю секунды мелькает ее профиль. На ней нет паранджи, но она проходит перед окном слишком быстро, и я не успеваю увидеть ее лицо. Я умираю от желания узнать, как она выглядит. Она живет в той самой комнате, где жила моя Зари, спит на ее кровати, сидит в том же кресле, где сидел я, держа ее в объятиях. Я подхожу к окну Зари и заглядываю через щелочку в занавеске. Сердце бешено колотится, кровь бросается в голову. Руки у меня трясутся, колени подгибаются от волнения.

Переодетый Ангел сидит посреди комнаты спиной к окну. Опустив голову, она читает книгу — «Диван» Хафиза, ту самую, которую выучила наизусть.

«Зачем она читает эту книгу, если знает ее наизусть?»

На ней длинное темное платье, скрывающее ее от шеи до лодыжек. Волосы спрятаны под голубым шарфом. На стуле у круглого столика висит черная паранджа. Подле кровати лежит одеяло, которым меня укрыли прошлой ночью. Я смотрю в другой угол комнаты и вижу небольшой блокнот с рисунками Зари. О, что бы я не отдал, чтобы завладеть им!

Вдруг Переодетый Ангел поднимает голову от книги, будто знает, что кто-то наблюдает за ней через окно. Мне хочется убежать назад на свою террасу, однако ноги приросли к земле. Видно, как у нее поднимаются и опускаются плечи в такт дыханию. На долю секунды она чуть поворачивается в сторону, а потом опускает голову и продолжает чтение.

Возблагодарив Бога, что она не обернулась, я прокрадываюсь обратно в свою комнату.

С тех пор как меня выписали из клиники, прошло больше месяца. Персидский Новый год, который празднуется в первый день весны, наполняет нашу округу невиданным энтузиазмом. Первые тринадцать дней года школы закрыты, люди путешествуют, навещают друг друга, обмениваются подарками, забывают и прощают старые обиды. Дух Нового года не оставляет равнодушным даже шаха, заставляя его простить целый ряд политических преступников и помиловать несколько уголовников. Интересно, помиловал бы он когда-нибудь Доктора? Мирятся даже мои тетя и дядя, позабыв о разногласиях. Ну а я по-прежнему окован мрачным холодом своей теперешней жизни, не в силах вырваться из него. У меня дома часто ночуют Ахмед и Ирадж. Я радуюсь их обществу, но иногда, когда они что-то говорят, я отдаляюсь от них мыслями и отключаюсь, поскольку все вещи вовне становятся докучными.

Однажды ранним вечером со своей террасы я слышу голос бабушки Ахмеда.

— Он придет забрать меня, — объявляет она с балкона дома Ахмеда.

— Кто придет, бабушка? — кричу я.

— Мой муж, — отвечает она. — Он заберет меня с собой, и это будет его новогодний подарок.

— О, — сочувственно произношу я.

Мне бы хотелось, чтобы ко мне с таким же подарком пришла Зари или Доктор.

Я замечаю, что ее лицо немного подкрашено.

— Вы хорошо выглядите, бабушка, — говорю я.

— Я старалась для него, — откликается она. — Знаешь, мы каждую ночь разговариваем, но он не позволяет мне подойти.

— Вы его видите, бабушка? — спрашиваю я, думая о своей Зари, скользящей в ночных тенях.

— О да, с тех пор как он ушел, я вижу его каждую ночь, — отвечает она с печальной улыбкой на лице. — Ты тоже его видишь, правда?

— Где вы его высматриваете?

Бабушка прищуривается, словно не понимает моего вопроса.