Алекс Тарн - Иона

Он, кряхтя, спускает ноги на пол и пробует встать. Победа! Ну вот, а вы боялись… пусть — покачиваясь, пусть — рукой за спинку кровати, но все же — вертикально! А теперь — шажок… ну-ка… маленький шаг для человечества, большой шаг для… или как там? Слабость, конечно, присутствует — и нешуточная, но ежели по стеночке, то мы еще хоть куда — хоть к окну, хоть к тумбочке… ага… Но лучше все-таки — к окну. Яник облокачивается на подоконник.

Перед ним город, большой город. Не Дахук — это точно… Многоэтажки всякие — безликий интернационал стекла и бетона. Купола храмов неизвестной принадлежности… хотя отчего же неизвестной?.. у большинства — очень даже известной — вон они, фаллосы минаретов, не дают ошибиться. А вон и старый квартал — темно-коричневые соты с плоскими крышами… и ни деревца… веселенькое место. Но главное — река. Яник узнает ее сразу, старую знакомицу, будь она проклята, ассирийскую поилицу-кормилицу, реку-людоедку, тварь враждебную. В Диярбакыре она была поскромнее; тут же раздухарилась, разлеглась, как истомившаяся купчиха, широким хамским разливом… ее места, ее кормушка, есть тут кому за нее заступиться… Что ж за город-то? Неужели — Мосул? А как же война?

Перехватив руку на оконной раме, Яник поворачивается и замирает. В дверях стоит Пал. На ней какой-то дурацкий длиннополый халат, под глазами — темные полукружия, волосы спутаны… но при этом она так неимоверно, фантастически красива, что Янику хочется плакать. Потому что такое бывает только во сне. Вот Андрей ему снился и Мишаня; а ведь они мертвы, нету их и не будет. А теперь вот Пал… неужели и она?..

— Пал, — говорит Яник. — Если это не ты, а очередной мой сон, то я не знаю, что я с собой сделаю…

Пал качает головой. Пал грозит ему кулаком.

— Только попробуй, — говорит Пал. — Только попробуй заикнуться о сне… двое суток продрых, как гриппозный медведь… мало тебе, извергу? Еще и руку на лбу твоем премудром держать — думаешь, легко?

Она всхлипывает и для пущей наглядности демонстрирует ему свое распухшее запястье.

— Знаешь, как затекала? И ведь не снять — чуть что, рычишь, как ненормальный: «Руку! Где рука?! Верните руку!».. Так что ты уж лучше не спи, ладно? Вот встал — и стой, хорошо? И не пугай меня больше… я же думала… я думала… я так боялась…

И она начинает плакать, размазывая по щекам слезы.

— Пал, счастье мое, — клянется Яник. — Я обещаю тебе, что отныне никогда не буду спать, не сомкну глаз до конца жизни. Вот чтоб мне пропасть!.. Но руку ты все-таки верни, а?

— Ага, — кивает она, улыбаясь сквозь слезы. — Вот и верь после этого твоим обещаниям… не зря Кэрри предупреждала…

Тщательно сбалансировавшись, Яник отрывается от окна и идет к ней на неверных ногах. Но Пал быстрее; он еще и шага не сделал, а она уже здесь — вплотную, в обхвате, в обниме, в ливне мокрых поцелуев, слез, улыбок, шепота и восклицаний.

— Уедем… — шепчет Пал. — Давай уедем поскорее. Ты уже почти здоров, ты уже можешь.

— Куда?

— Все равно куда. Главное, уедем отсюда. Это очень плохое место… очень…

Они садятся на кровать, и Пал начинает рассказывать, всхлипывая и торопясь.

Она и думать не могла, что все получится так нехорошо… знаешь, когда об этом читаешь где-нибудь в Торонто, в библиотеке, или в Интернете, то это как бы понарошку, как в кино про Индиану Джонса или еще что-нибудь в этом роде — дурацкие репортажи, рассуждения разных ученых ослов, записки всяких идиотских путешественников, мадам Блаватская и прочая мура… ну, в общем, неважно… А тут все иначе, тут по-настоящему, тут не играют, а живут, понимаешь, тут дышат этим адом… просто страшно.

Вот за окном, он потом увидит, там, за рекой — это ведь Ниневия, столица Синаххериба — был такой людоед, ты, может, слышал?.. а я про него экзамен сдавала в университете, представляешь? Какая же я была дура — даже смешно. Я-то думала — это все история, что-то ужасно далекое, как с другой планеты, камни пыльные, раскопки, клинопись… короче — не про нас. А это про нас, понимаешь? Вроде и язык уже не тот, и имена поменялись, и город называется по-другому — Мосул, но это обман, иллюзия. Это — та же Ниневия, змеиное гнездо, проклятое место. И, главное, люди те же… они почти не изменились; в это трудно поверить, но факт, факт… просто ужас.

Пал замолкает. Прижав голову к яниковой груди, крепко вцепившись в него, она смотрит остановившимся взглядом на что-то, одной ей видимое, страшное, невыносимое… Яник гладит ее по волосам, осторожно встряхивает:

— Пал, солнышко, все хорошо, все уже кончилось…

Она судорожно кивает, зарываясь в него носом, спасаясь его запахом от кошмара, ползущего на нее из исковерканной памяти. Да, да, теперь уже все хорошо… теперь, когда он, наконец, ее нашел и перестал при этом умирать… теперь-то да… особенно, когда они уже уедут отсюда куда-нибудь подальше…

А в тот день она просто пошла туда, в Лалеш — думала, на сельский фольклорный праздник… — вот же идиотка!.. а впрочем, все мы такие идиоты — кто ж мог знать? Письмо вот тебе оставила и пошла… нашел?.. ну и хорошо… Пришла, вся такая восторженная, бестолковая, как овца. Мне бы сразу понять — когда они принялись там своих кур да барашков резать — мне бы, дурочке, сразу сообразить, что я для них — именно овца и есть… не женщина, не человек, не — смех сказать — аспирант авторитетного университета… а овца, жертвенная скотинка, бе-е-е… бе-е-е… Сволочи… Но нет, как видишь, не поняла… а овцы разве понимают? Я уж не знаю, чем они меня напичкали… потом подсчитала — целые сутки в обмороке, представляешь? А как пришла в себя… лучше бы не приходила…

Она вдруг захлебывается, задыхается, заходится в истерическом припадке, выдавливая из себя бессвязные обрывки слов, царапая яниковы плечи судорожно дергающимися руками. Яник крепко прижимает ее к себе.

— Не надо, Пал, не надо… потом расскажешь, не сейчас…

— Нет! — кричит она, глотая рыдания. — Нет! Сейчас! Дай мне…

— Хорошо. Сейчас.

Пытаясь справиться с собой, Пал делает глубокий вдох, но он обрывается на полпути, срываясь в истерику, подобно сизифову камню. Она мужественно пробует снова и снова, пока, наконец, ей не удается затащить этот камень на вершину. Отстранившись от Яника и собрав все свои силы, она в несколько приемов заканчивает вздох. Ну вот. Теперь еще раз — уже спокойнее, уже не так прерывисто… Пал сжимает руки в кулаки и продолжает, уставившись в одну точку.

Там был подвал, какое-то жуткое подземелье, и другие люди, среди них — Андрей. Она сглатывает образовавшийся в горле комок, хочет что-то сказать и не может… только руки мечутся в безнадежной попытке описать виденный глазами ужас.

— Я знаю, — говорит Яник. — Знаю, не продолжай. Я там был. Я видел Андрея, уже слепого. Что было с тобой потом?