Жан Эшноз - Полночь

Она отправилась в погреб и вернулась с обернутой в грубую хозяйственную бумагу книгой. Она подула на нее, чтобы стряхнуть пыль, со словами, что речь в ней идет о любовной истории. Сказала еще, что дело происходит в небольшом городке, а главная героиня — жена нотариуса. Но я, пока она говорила, заметил в коридоре тень месье Доменико, который, наверное, занимаясь чем-то в погребе, видел, как она брала книгу, и последовал за ней. Теперь он был тут, позади нее, опершись о дверной косяк, и я не знал, как предупредить мадам Доменико, которая читала мне начало первой главы. Она надела очки, увлеклась текстом, стараясь читать с выражением. Время от времени она поглядывала на меня, чтобы оценить мою реакцию, а я пытался подсказать ей, что позади стоит и слушает ее муж. Я волновался тем сильнее, что накануне она показала мне место, где он запер ее книги, в погребе, рядом с бутылками вина, и сказала: Видишь, вот романы, которые мой муж терпеть не может. Она продолжала читать. В конце абзаца там встретилось слово «рябчик», и я спросил у нее, что оно означает, чтобы она прервала чтение и посмотрела на меня повнимательнее. Одновременно я пытался показать ей глазами, что он стоит рядом, но ничего не помогало. Она сняла очки и пустилась в объяснения. Раздался голос ее мужа. Она подскочила на месте. Он сказал, что это не так, что рябчик это не птица с рыжеватым оперением, заветная добыча охотников, как она мне объясняла, а жирная клуша, нечто вроде куропатки, падкой курвы. Она закрыла книгу. Она спросила, что это он делал у нее за спиной, коли ему удалось ее подслушать, и он ответил: Ничего, просто проходил мимо и решил, что никогда не поздно немного подучиться, впрочем, эта история о жене нотариуса весьма и весьма интересна, но ведь он вроде бы предупреждал: книги из погреба не брать. В гостиной есть немало других книг, да и что может понять бедный малыш (он показал на меня пальцем) во всей этой истории о жене, о рынке, о нотариусе, об аптекаре, о ферме, об отбытии в почтовой карете, это же книга ушедшей эпохи, нужно жить своим временем.

Он объявил, что с месье Барром покончено. Он разорвал договор о сдаче жилья. И только что его об этом уведомил. Тот может собирать манатки, в нем больше нет нужды. Впрочем, никакой замены ему не будет, вообще! В комнате за гаражом отныне будет храниться мебель. Съемщики — это хуже всего, ты меня понимаешь? В такт своим словам он стучал кулаком по столу. Она не стала отвечать, а просто спросила, что будет с месье Барром. Он сказал: Нашел квартиру в городе. Рано или поздно, впрочем, ему придется подумать о том, что пора подыскивать новый город, я поговорил об этом с мэром.

Во дворе показался тренер, он как раз открывал решетку, и месье Доменико исчез. Она закрыла книгу и сказала: Продолжим позже. Она повторила, что читать очень важно. Потом продиктовала условия задачи по арифметике. Но сердце у нее не лежало к работе. Она отвернулась к окну. Месье Барр был все еще перед решеткой. Он помахал ей рукой. Она не ответила. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Она теребила угол занавески. Я видел, как она вытащила из кармашка блузки носовой платок, сжала его в руке. Тренер по плаванию, в шортах и в тряпичных туфлях, выпустил из рук свою торбу и снова помахал ей с каким-то подобием меланхолической улыбки, но она не выказала ни малейшего всплеска чувств, объяснял я позднее своей матушке, которая спросила меня, что это я у них делал и почему это, пока она была на кладбище, меня приходила разыскивать мадам Доменико.

Мадам Доменико, мой друг, как я втайне ее называл, говорила, что, если хочешь понимать книги, нужно приложить определенные усилия. Поэтому она нередко спускалась в погреб и открывала коробку, из которой вынимала этот роман, каковой и читала мне вслух, так что в конце концов я узнал всю историю, хотя чтение частенько оказывалось обрывочным из-за присутствия ее мужа, который бесцеремонно усаживался прямо на край стола, потягивая из стакана вино, и отпускал комментарии по поводу неспособности своей жены правильно читать.

В один из дней мы заговорили о цветах радуги. Мы были одни, она и я. В черновике я разучивал, как пишется слово «хризантема». Она отложила орфографический словарь и призналась, что это ее любимый цветок. Это скромные цветы, и вовсе не нужно думать, что их место только на кладбище. Не слушай тех, кто говорит, что самые красивые цветы это розы, Линдберг. Хризантемы не боятся холода, утром в конце осени ты находишь их у себя в саду покрытые инеем, они куда красивее, куда стойче пионов. Я люблю осенний сад, сказала она, в нем обнаруживаются тысячи запахов, словно такое возможно. Это напоминает мне ванную комнату. Всякая уважающая себя женщина, Линдберг, должна иметь красивую ванную и лосьоны, туалетные воды, чтобы быть элегантной. И моя мать заключила вечером, когда я отчитывался перед ней в наших разговорах, что, будь у нее время, мадам Доменико могла бы часами красоваться в ванной перед зеркалом и говорить, что ей скучно, и больше ей ничего не надо.

На следующий день она велела мне записать в черновик слово «георгин», которое попалось нам за чтением. Она нарвала их целый букет и поставила в большую вазу у себя на террасе со словами, что, в отличие от хризантем, георгины любят солнце. Если ты хочешь научиться разбираться в людях, проникать к ним в душу, сначала следует разобраться с цветами, вызнать их секреты. Когда я была маленькой, моя мама говорила мне, что есть только один язык, язык растений, они знают куда больше нашего, но говорят об этом не словами, а красками. И я спросил ее, что такое душа, карауля взглядом уголок двери, потому что услышал шум, а шорох подошв ее мужа по навощенному линолеуму, как правило, предвещал, что урок чтения вот-вот закончится.

От цветов и красок мы постепенно перешли к радуге. Появился месье Доменико. Он сказал, что на этот раз согласен со своей женой, действительно нет ничего прекраснее, на что она ответила: Помолчи, Робер, через минуту ты изменишь свое мнение и объявишь, что терпеть радугу не можешь. Как, воскликнул он, ты мне не веришь? Ты разве не знаешь, что я обучаю цветам радуги своих учеников? Он устремился в подвал, откуда вернулся со сверлильной установкой. Он вставил сверло и надел на него картонный диск с основными и промежуточными цветами, потом изо всех сил раскрутил ручку, придав ему вращение, так что тот из многоцветного стал сначала серым, а потом, следуя заданному ритму, белым. Вот наглядная демонстрация, провозгласил он. Затем, довольный собой, отложил дрель в сторону и заявил, что у себя в классе никогда не останавливается перед экспериментами и что у его жены была возможность поступить точно так же, да только теперь, очевидно, экспериментировать уже не с чем. Она попросила его замолчать. Ты-то не прочь поэкспериментировать, настаивал он, да вот беда, месье Барра здесь больше нет, ты все проморгала! Это вызвало у него смех. Он не только рассмеялся, но и закашлялся, пытаясь при этом закурить. Она поискала пепельницу, подставила ее под сигарету.