Чеслав Милош - Долина Иссы

Он постучал кожаным футляром от пенсне по заплесневелой обложке и полистал страницы. Затем кашлянул.

— Это не католическая книга. Видишь ли, давным-давно жил Иероним Сурконт. Должно быть, это его книга. Он был кальвином.

Томаш знал, что слово «кальвин» означает кого — то очень плохого, что это бранное прозвище. Но эти безбожники, ходящие не в костел, а в кирху, принадлежали к далекому миру городов, машин и железных дорог. Чтобы здесь, в Гинье? Он оценил оказанную ему честь приобщения к постыдному секрету.

— Еретик?

Пальцы деда спрятали пенсне в футляр. Он смотрел на снег за окном.

— Хм, да, да, еретик.

— А этот Иероним Сурконт жил здесь?

Дедушка словно очнулся.

— Жил ли он здесь? Наверное, но мы мало о нем знаем. В основном он сидел в Кейданах у князя Радзивилла. [37] Януш Радзивилл (1612–1655) — великий гетман литовский, покровитель кальвинистов в Литве. В конце жизни пытался заключить со шведским королем Карлом X Густавом договор о переходе Великого княжества Литовского под протекторат Швеции. У кальвинов там была своя община и школа.

Томаш угадывал в деде какую-то сдержанность, осторожность, эту уклончивость взрослых, которые говорят о некоторых членах семьи вполголоса и умолкают, стоит тебе внезапно войти. Лица этих людей невозможно себе представить: они утопают в тени, как на почерневших портретах — лишь контур бровей или пятно щеки. Какие-то их провинности, достаточно серьезные, чтобы взрослые за них стыдились, время их жизни, степень родства — все это растворялось в шепоте или цыканьи: мол, не встревай не в свое дело. Однако на этот раз вышло иначе.

— Есть немецкая ветвь Сурконтов — как раз от Иеронима. Почти триста лет назад, в 1655 году, сюда пришли шведы. Тогда Иероним перешел на сторону шведского короля Карла Густава. [38] Карл X Густав (1622–1660) — с 1654 г король Швеции, начал Северную войну 1655–1660 гг. заняв большую часть Речи Посполитой (т. н. "шведский потоп").

— Он был предателем?

Дедушка любил сжимать двумя пальцами кончик носа с фиолетовыми прожилками, раздувать ноздри, а затем внезапно отпускать пальцы, и тогда получался звук — «тх, тх».

— Был, — и снова: «тх, тх». — Только если бы он дрался со шведами, то предал бы князя, которому служил. И тоже был бы предателем. Радзивилл заключил с Карлом Густавом союз.

Томаш наморщил брови и размышлял над этой сложной дилеммой.

— Значит, виноват Радзивилл, — решил он.

— Да. Это был гордый человек. Он считал, что получит от Карла Густава титул великого князя и уже не будет подчиняться польскому королю. Тогда он правил бы Литвой и велел бы всем принять кальвинскую веру.

— А если бы у него получилось, мы все были бы кальвинами?

— Наверное.

Теперь дед внимательно глядел на Томаша, и неизвестно, что означала его улыбка — быть может, он угадывал мысль, которая проявлялась в быстро гаснущих вопросах. Как получается, что человек — тот, кто он есть? От чего эго зависит? И кем бы он был, если бы стал кем-нибудь другим?

— На самом деле Иероним Сурконт был не Кальвином, а социнианином. Это еще одна группа тех, кто не признает Папу.

И дед рассказал Томашу о социнианах, называемых еще арианами, которые придумали новое учение: что нельзя принимать должности, быть воеводой, судьей или солдатом, потому что Христос это запретил. А еще нельзя иметь крепостных. Однако они спорили между собой, многие из них говорили, что Священное Писание это разрешает, и книга, кажется, об этом. А Иероним Сурконт уехал, когда отсюда выгнали шведов, и больше никогда не вернулся. Он поселился в Пруссии, где-то неподалеку от Кенигсберга.

Итак, зерно было брошено, и дедушка не знал, как долго пролежит оно в растительном сне всех зерен, терпеливо ожидающих своего времени. Свернувшись в маленький узелок, там лежало и поскрипывание половиц под шагами вдоль полок, с которых глядят белые карточки с цифрами на темных рядах переплетов, и локти на столе в кругу света, падающего из-под зеленого абажура, и карандаш — рука с ним балансирует в воздухе, вторя идее, которая поначалу не более чем туман без контуров и границ. Никто не живет один: человек беседует с теми, кого уже нет, их жизнь воплощается в нем, он поднимается по ступеням и, идя по их стопам, осматривает закоулки дома истории. Из их надежд и поражений, из знаков, которые после них остались — будь то даже одна высеченная в камне цифра, — рождаются покой и сдержанность в суждениях о себе. Тем, кто умеет их обрести, дано великое счастье. Они никогда и нигде не чувствуют себя бездомными — их поддерживает память обо всех, кто, подобно им, стремился к недостижимой цели. Когда-нибудь Томаш должен был достичь этого счастья — или нет. Во всяком случае, такие мгновения, как это с дедушкой, запечатлевались в нем, перекидывая мостик к тому возрасту, когда приглушенные расстоянием голоса обретают ценность.

Испанец Мигель Сервет [39] Мигель Сервет (1511–1553) — испанский мыслитель, богослов, врач, естествоиспытатель и юрист. Противник догмата о Св. Троице В области медицины ему принадлежит первое в Европе описание малого круга кровообращения. По указанию Кальвина обвинен в ереси и сожжен на костре. умирал уже больше двух часов и не мог умереть, потому что дров положили слишком мало. Сквозь пламя он, стеная, роптал на скупость города Женевы: «Увы мне! Я не могу даже испустить дух на этом костре! Двухсот дукатов и золотой цепи, отнятых у меня в тюрьме, хватило бы, чтобы купить достаточно дров для сожжения меня, несчастного!». [40] Рассказ о последних днях Сервета Вишоватый приводит по утерянным впоследствии источникам См: Koi Stanislaw, L'influence de Michel Servet sur le mouvement antitrinitarien en Pologne et en Transylvanie в сборнике: Autor de Michel Servet et de Sebastien Castellion, 1953, H. D. Tjeenk. Willing and Zoon, N. Y., Haarlem. Примеч. авт. Анджей Вишоватый (1608-] 678) — внук Социна, богослов Польских братьев. После изгнания социниан из Польши жил в Амстердаме. Примеч пер.

А Кальвин, неподвижно сидя на стуле в полумраке своей комнаты, читал Библию, и только его викарий, Гийом Фарель, [41] Гийом Фарель (1489–1565) — известный французский и швейцарский реформатор, один из первых проповедников Реформации в Женеве, в дальнейшем сподвижник Жана Кальвина. Присутствовал при сожжении Сервета, тщетно уговаривая его признать догмат о Св. Троице. у которого от дыма на глаза наворачивались слезы, кричал заживо жарившемуся еретику: «Уверуй в вечного Сына Божия, Иисуса Христа!»

Вот какую судьбу уготовил Мигелю Сервету, двадцать лет скрывавшемуся во Франции среди папистов, реформатор христианства, которому он доверял, с которым вел тайную переписку и к защите которого прибег. Но дух его был силен, язык еще шевелился в полуобуглившихся губах, а слабый голос возглашал кощунственную истину: «Верую, что Христос есть истинный Сын Божий. Истинный, но не вечный».