Дмитрий Дмитрий - Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010

Почему Германия для многих земля желанная, а Россия чуть ли не исчадье ада? Ответ прост: Германия выплатила и продолжает платить компенсации пострадавшим от фашизма, а Россия закрыла тему компенсаций, едва ее обозначив.

Возвращаясь к теме покаяния. Лично я (и думаю, таких окажется немало) каяться не готов. За какие деяния предков я должен каяться? За то, что они вступили в партию в блокадном Ленинграде — отец водил поезда в осажденный город по «коридору смерти», а мать сдавала кровь и, оставив в подушках малыху-дочку, поднималась во время бомбежек на крышу дома, чтобы тушить немецкие зажигалки? За то унижение голодом и холодом, которое они переносили все 900 дней блокады? А мне лично за какие деяния каяться? За то, что позволил принять себя в пионеры и вместе со своим отрядом собирал металлолом для строительства первой очереди Красноярской ГЭС, которая, поговаривают, нынче стала частной собственностью?

Естественная ненависть к недостаткам российской жизни часто подменяется ненавистью к стране. В столицах доходит до абсурда: если ты любишь Родину-мать, ты имперский подлец, если на каждый плюс в российской истории найдешь десять минусов — свой парень.

На востоке говорят: если есть человек, который живет и не работает, то есть и другой — умирающий с голоду.

Стараясь угодить всем международным комиссиям по правам человека сразу, наши реформаторы и их преемники, похоже, бояться и заикнуться о том, что в нормальном обществе человек обязан трудиться хотя бы для того, чтобы платить налоги, на которые содержится армия, строятся дороги, учат детей, оказывается медицинская помощь. Невозможно жить в обществе и быть свободным от него, говорилось еще пару десятков лет назад.

Если человек не работает, но живет не бедствуя, он либо проживает наследство, либо собственные накопления, либо работает тайно, либо жульничает. Первые два случая — пожалуйста; вторые — антиобщественны, противозаконны. Знакомый израильтянин, посетивший по служебной линии Нью-Йорк, был по возвращении приглашен в налоговую инспекцию и давал письменные объяснения по поводу источников финансирования недельного вояжа. И откуда, интересно, они прознали о его поездке?..

У нас вопрос о месте работы и источниках существования считается чуть ли полицейским произволом: «На что хочу, на то и живу!».

Трудно, дать определение тому, к чему, спотыкаясь, добрело наше общество: ясно только, что правовым государством это не назовешь. Скорее, неправовое государство. Ибо, как могло получиться, что всё, созданное трудом нескольких поколений советского еще народа (или, как любят говорить, «совка»), могло в мгновение ока оказаться в руках разного рода дельцов: электростанции, железные дороги, нефть, газ, удобрения, добыча полезных ископаемых, флот, самолеты, гигантские заводы… Колоссальные богатства! Дарение Хрущёвым Крыма Украине кажется рядом с таким актом пустяком. История огромной страны и та оказалась приватизированной отдельным кланом. И власть — Кремль, президент — ни словом не обмолвятся, что такого правовым путем не достигают. Оттого, что «все всё знают» и «об этом сто раз говорилось» проблема правовой оценки не исчезает. Надежды, что приватизация забудется и класс миллионеров будет спокойно сидеть в офисах и считать доходы от различных труб, карьеров и металлургических заводов, — призрачны. Такое в России не забудется.

Стоит хотя бы на месяц развернуть телевидение на сто восемьдесят градусов и начать показывать правду: бездомных детей, стариков, безработных, нищету на фоне роскошной жизни, показать, на что тратят деньги олигархи, какие вина и коньяки в стоимость легкового автомобиля пьют с друзьями государственные чиновники, попросить популярного артиста напомнить с экрана русскую пословицу о трудах праведных и палатах каменных, дать залп аналитических программ о результатах приватизации и вымирающей крестьянской России — и сожженные «элитные» поселки вкупе с разбитыми мерседесами гарантированы на всем пространстве от Питера до Владивостока. Сто лет для России не срок, и еще живы люди, читавшие в учебниках про крестьянские бунты, сожженные барские усадьбы и революции.

Позвонил Илья Штемлер:

— Прочитал твою статью. Ты что же к бунту призываешь?

— Не призываю, — сказал я. — Нас втащили в капитализм, не спросив согласия. Был референдум по изменению политического строя? Нет! Мы договаривались, что будем строить капитализм? Не припомню! Несколько указов не всегда трезвого президента Ельцина — и страна оказалась в другом измерении. Миллионы людей: моряков, военных, крестьян, инженеров и конструкторов — выброшены из жизни. Самое удивительное, что конец-то понятен: поиграем в капитализм, «энергичные люди» окончательно обворуют Россию, скупят все замки и виллы на Средиземном море, разбегутся, и мы окажемся у разбитого корыта. Неужели не понятно?

— Прогресс все-таки есть, — задумчиво сказал писатель Штемлер.

26 сентября 2004 г. Зеленогорск.

Собираюсь снимать фильм о «коридоре смерти».

Обработал большую часть рукописного Архива 48-й колонны.

Перелопатил «Магистрали мужества» В. Ковальчука и «Неизвестную блокаду» Н. Ломагина.

Уникальные книги! Просто детективы! Ломагин успел поработать в архивах НКВД-КГБ-ФСБ в тот короткий момент, когда они были открыты на волне гласности. Потом их вновь прикрыли.

Уверен — история ленинградской трагедия еще не написана…

Из Архива 48-й колонны ОРПК:

Георгий Иосифович Федоров (Жора-Полундра): Я хорошо понимал всю важность событий, происходящих в осажденном Ленинграде и на Октябрьской железной дороге, и втайне от начальства записывал о мужественных людях — моих товарищах. После войны мои записки никому не пригодились, наоборот, мне дали понять, что лучше бы их не было: так будет спокойней и для меня, и для всех нас. Чтобы записи не отобрали, я специально сказал, что сжег их, и даже показал одному товарищу остатки бумажного пепла в топке холодного паровоза.

Но в 1965 году, когда отношение к блокаде Ленинграда изменилось, я, не таясь, начал собирать материал о нашей 48-й колонне, благо почти все были живы. Одному человеку осилить такой труд было немыслимо — я организовал вокруг себя близких товарищей. Они с увлечением начали помогать мне воспоминаниями. Мы разослали по всему СССР письма друзьям с просьбой присылать воспоминания. Люди в 48-й колонне работали со всей страны. Кроме того, у меня остались от покойной жены Люси разрозненные записки, которые она вела по моей просьбе в годы блокады 1941–1942 года. Воспоминания страшные по содержанию. Некоторые я даже уничтожил. Люся умерла от голода в 1942 году. До последнего дня она работала в депо Сортировочная.