Василий Федорович - Faciam lit mei mernineris

Улыбаясь друг другу, они идут вдоль улицы. А. покупает ей цветы. Мимо едет машина «Скорой помощи», а им нет до этого дела. Есть только он, она, окровавленные инструменты, и около восьмидесяти тысяч рублей разными купюрами у нее в рюкзаке вперемешку с золотыми украшениями.

В голове А.словно невидимый секундомер: с момента акции прошло около получаса. Если все нормально, то остальные уже должны быть где-то в центре. Каждый знает примерный маршрут и свой вид транспорта, а значит гулять им еще около часа. Потом А. заберет деньги и отправится в дендрарий, а девочка – на маршрутке домой, к папе и маме. Железки будут отмыты и брошены под кровать, а перчатки – выкинуты на помойку во дворе.

А. и остальные ничем не интересны милиции – трезвые парни с документами без какого-либо оружия в аккуратной летней одежде без малейшего подозрительного пятнышка.

***

Иногда А. вспоминал свой разговор с Виктором, состоявшийся после оживленного вечера на снимаемой им квартире. Уже больше года А. не жил дома и избегал там появляться, предпочитая менять место жительства где-то раз в два месяца. Он проявлял редкое равнодушие к дорогой одежде, алкоголю, развлечениям, а на то к чему он привык денег хватало всегда. Одежда с вещевого рынка, кроме нескольких статусных шмоток правильных брендов, пельменная у Дендрария, простое пиво и обыкновенная водка на вечеринках на съемной квартире. Простые девочки там же – для них он был легендой. Эта жизнь нравилась и была как-то удивительно целостна: всего хватает и ничего лишнего. Можно все бросить в любой момент, и с первой же удачной акции купить чистые джинсы, китайский нож и снять квартиру.

Да, тот разговор… Тогда Виктор, с понтом пивший сухое вино в компании, предпочитавшей пиво и водку, спросил:

- Слушай, а вот зачем тебе оно все?

- Чего?

- Да вообще все. Движ, акции, чурки, гуки.

- Ну… так надо. Они же охуели! Твари…

- Ах, да, и что же я спрашиваю?

На тонких губах Виктора заиграла издевательская улыбка. Он перегнулся через перила бетонной лоджии и гаркнул на весь двор:

- ВОСЕМЬ ВОСЕМЬ НАШ ПАРОЛЬ, МЫ ВАЙТ ПАУУУЭР СКИНХЕЕЕДЗ!!!

С крыльца взлетела стайка голубей, бабки внизу неодобрительно подняли головы. А. тогда промолчал, но почувствовал издевку.

И правда – а зачем это все? А. не раз задавал себе этот вопрос. Ощущение ответа на него было где-то рядом, но формулировка пришла только сейчас. «Чтобы делать то что я хочу, и чувствовать что это – правильно!». Да, именно так. Нереальная власть и нереальная свобода – нет ни закона, ни рамок, ни пределов. Делай что хочешь, если ты это можешь – и одной стороны деньги, девочки, адреналин, а с другой – железобетонной стеной подпирает уверенность в своей правоте. Что ты убиваешь врагов нации и паразитов, а не просто прохожих. Что деньги не есть единственная цель – важно сочетание.

А. воспринимал идеологическую основу как-то очень естественно, больше на чувственном уровне, чем разумном. Именно идеология дала те рамки, в которых нашел себя А. и те, кто последовали за ним. Но не идеология была причиной того что они делали - причины у каждого были свои собственные.

***

Вечерело. А. привычно окинул взглядом окрестности беседки в Дендрарии. Кто-то пьет, вон двое дерутся – по торсу, но в тяжелых ботинках. Бой статусный, дружеский, но оба уже в крови. Рядом та стройная блондинка – внимательно следит за дракой. Она испытывала сильнейшее сексуальное возбуждение от любых проявлений насилия – щечки зарумянились, глаза горят. Никто не знал что случилось у нее в жизни и от чего она стала патологической садисткой. Но что-то произошло совершенно точно: жертв она ненавидела по-настоящему, черной ненавистью на гране помешательства.

Чуть в стороне Виктор лениво гоняет двух арийских воинов линейкой, символизирующей нож. Оба в красных полосах, но сделать ничего не могут. А. смотрит с интересом – он никогда не доверял Виктору до конца, но не мог не признать за ним личных заслуг. Во время акций Виктор всегда делал одно и то же: дождавшись прыжка на жертву делал два шага назад, и ждал несколько секунд пока жертва потеряет скорость. После этого как правило следовал короткий рывок сбоку к цели… и несколько быстрых колющих ударов. В работе Виктор использовал либо очень тонкую и довольно узкую ГДРовскую финку с полугардой, либо бывший складной стилет с ручкой, залитой свинцом, оба довольно тупые. Ножом он практически никогда не резал, а только колол. Фирменным почерком Виктора были несколько быстрых уколов практически в одно и то же место – близко расположенные раны давали хороший эффект. Обычно он бил в область почек или солнечное сплетение, и одного соприкосновения с жертвой хватало для фатального результата, после чего изредка Виктор добивал жертву скоростной серией колющих ударов, наносимых обратным хватом в область загривка, ключиц, спины. Ему же принадлежало ноу-хау, как не дать жертве убежать – сильный укол под основание ягодицы. Чаще всего Виктор брезгливо отстранялся от добивания, предоставляя запинывание остальным. Он смотрел на жертв с брезгливым интересом, как на довольно отвратных, но любопытных насекомых. Во время акций он был убежденным солистом, без какой-либо способности работать в команде. Еще он никогда не брал ничего с жертв, хотя с радостью участвовал в прогуливании трофеев с остальными.

Любовь Виктора к стилетам и колющим ударом имела те же корни что строительные перчатки и подвернутые до локтей олимпийки у остальных: узкие тонкие лезвия практически не выпускали кровь наружу, которая могла попасть на одежду и оставить заметные следы. Минимум следов при достойном результате делали колющий арсенал оптимальным для работы. Ножи свои он всегда уносил с собой, для очистки воткнув несколько раз в землю или снег.

Будучи выдающимся практиком в применении ножа, и технический арсенал, и личные предпочтения Виктор имел в корне отличные от тех, которые мы привыкли видеть в арсенале современного ножевого боя. Хотя однажды он осуществил что-то из привычной темы современного ножа: как-то раз ему нахамил один наглый арийский воин, обвинив в трусости и замусоренности одновременно. Любимой финкой Виктор разрезал ему лицо крест-накрест, навсегда избавив себя от любых публичных проявлений непочтительности.

…Драка подошла к концу. Виктор подошел к светловолосой девочке и обнял сзади за плечи, потеревшись щекой о волосы. Та прогнула спинку, а вокруг них образовалось почтительное пустое пространство. Они были давними любовниками, что не было секретом ни для кого.

А. перехватил только один тяжелый взгляд: смуглого парня в желтой клетчатой рубашке и темно-синем «лонсдейле». «Семен злится», - отметил про себя А. Семен входил в тот самый основной и легендарный состав бригады – сын русского и чеченки, с детства он вырос ненавидимый и русскими, и кавказцами. Чтобы не быть похожим на врага, он всегда брился строго под ноль, а стиль одежды предпочитал околофутбольный. Злобой и жестокостью он выбил себе место в основе, и был одним из тех, на кого А. надеялся как на себя. Слабым местом Семена были только девушки: от южных народов он унаследовал любвеобильность в сочетании с ревнивостью. Сильной же чертой была фанатичная вера в лидера и преданность тому, что для себя он считал своим. Тем, чем для чеченцев являлись единоверцы и соплеменники, для Семена стала бригада.