Василий Федорович - Faciam lit mei mernineris

Мужики недобро набычились, глядя на еще двух визжащих неподалеку азиатов, а ситуация разрешилась сама собой, когда между сочувствующими мужиками и гуками последние увидели Виктора с ножом в руке. Оценив увеличившееся число противников и нехороший предмет, они исчезли во тьме.

…Пока это происходило, Виктор как-то совершенно упустил творящееся сзади киоска. Картину, которую он увидел там, Виктор запомнил навсегда. Около стенки киоска стоял Илья, прижимая к разбитому лицу носовой платок, рядом с ним метался З., наносящий грамотные пинки по лежащему телу, а на серо-буром от крови снегу с зелеными крапинками от бутылочного стекла, лежал азиат в шапочке с гребешком и хрипел, смешно подергивая ногами. Из-под подбородка гука торчал осколок бутылки, вокруг которого расходились розовые пузыри, а ебало хранило следы разбивания пузыря шампанского об голову с последующим вкручиванием в оное «розочки». Живописную картину завершал Саша, обильно поливающий гука съеденными харчами, среди которых еще можно было распознать разнообразные домашние салатики.

За годы бурного акционирования Виктор конечно насмотрелся всякого, но такого ему не доводилось видеть никогда, ни до того, ни после.

«Еб твою мать! Блядь! Пиздец» - метались в голове разные мысли. Они находились в самом центре Екатеринбурга, в восемь часов вечера посреди довольно оживленного праздничными гуляниями района. С ними были парень залитый кровью с окровавленной рукой в гипсе и еще один, для разнообразия залитый блевотиной. Оба шатаются – один от нокдауна, а второй – от нервного потрясения. Посреди, в виде натюрморта, - очень живописный гук, находящийся где-то на полпути на тот свет, украшенный снаружи, на манер новогодней елочки, битым стеклом, кровью и салатиками.

Как они оттуда унесли ноги, Виктор не вспомнил бы даже если захотел. Какие-то дворы, скверы, гаражи, остановка на троллейбусе под охуевшими взглядами пассажиров, опять дворы, умывание снегом. Все это перед его внутренним взором пролетали картина одна прекраснее другой: вот их принимают по горячим следам, З. отмазывает папа, а они с Ильей сидят в клетке на суде и слушают красноречивые свидетельские показания Саши. Вот Саша приходит домой, и, трясясь от страха, рассказывает папе и маме где он был и что он видел – после чего за Виктором и Ильей приезжают мусора и увозят их в СИЗО №1, а З. отмазывает папа. Мелькнула в голове мысль – а не зарезать ли Сашу сразу же, чтобы не мучиться? Тогда опять же – они знакомы, распечатка звонков, З. отмазывает папа, а они с Ильей едут в СИЗО №1.

…Кое-как им удалось скрыться. Боги ли спасли или черти помогли неизвестно, но через час все четверо сидели на другом конце города у Ильи во дворе. Все очень недобро смотрели на Сашу. Саша даже не пробовал оправдываться, был очень задумчив и тих. Вопреки опасениям Виктора последствия этой истории так никогда и не вылезли наружу, за пределы очень узкого круга.

Илья с Сашей общаться перестал, да и Саша в скором времени совершенно отошел от правой темы. Так где-то и живет этот несуразный человек, который ни до этого, ни после этого и мухи не обидел. Помнит ли он тот вечер? Вспоминает ли его? Как-то эта история изменила Сашу, но каким образом точно сказать сложно. Стал ли он более толерантен и мягок, или наоборот где-то затаил жестокость и злость на всех, и на врагов, и на друзей, и на себя? Этого мы не знаем. Но много лет спустя, в практически идеальном обывательском семействе, у толстого и смешного папы некрасивого ребенка от некрасивой жены будет свой собственный скелет в шкафу. И когда-то могло случиться так, что окажись победа легкой – и не стало бы никакого мирного обывательского счастья, а из Саши бы с годами выросло то же самое, что вышло например из Виктора и отчасти из Ильи. Повезло ему или нет Саша тоже никогда не узнает. История не знает сослагательного наклонения.

***

Как известно чему-то учат поражения, а не победы. Виктор много раз прокручивал в голове события этого вечера, пытаясь установить последовательность действий, в которую попала ошибка. Допущенных ошибок в принципе было три, каждая из которых внесла свой вклад в развитие событий.

Во-первых, крепость цепи определяется прочностью ее самого слабого звена, а боеспособность состава – боеспособностью худшего его представителя. В данном случае состав оказался не на одного бойца сильнее, а на одного слабее: по сути Саша вместо того, чтобы усилить боеспособность коллектива, скорее лишил боеспособности Виктора, действия которого оказались бесполезны. Таким образом, по сути в драке приняли участие не четверо на троих, а двое на троих, так как стремясь помочь Илье Виктор отдал инициативу по нейтрализации своего противника Саше, а тот ее упустил. Вдвоем они сработали совершенно впустую.

Во-вторых, опыт и стереотипы поведения – палка о двух концах. Инициативный и хороший боец Илья по привычке полез первым номером, когда по логике вещей должен был работать вторым номером после З. Кроме того, они вдвоем атаковали не одного противника, а разных, и синхронно ошиблись оба.

А в-третьих Виктору очень не хотелось применять нож с самого начала. Проблема была в Саше – чтобы не провоцировать того кровавым зрелищем поножовщины на излишнюю впечатлительность и болтовню. Как водится, нерешительность с применением оружия повлекла куда худшие последствия чем те, которые Виктор не хотел допустить. Эта личная ошибка не в меньшей степени чем остальные привела к безблагодатности: достаточно было сделать как обычно, чтобы поочередно отработать свою цель и помочь Илье.

Сидя тем вечером дома и наблюдая огни города с теплой лоджии последнего этажа новостройки, Виктор курил сигару и думал о том, что вечер все-таки удался. Стоило заскучать среди одинаковых и повторяющихся нападений, когда боги войны показали свою усмешку. После многих лет успешных атак вот так вот опиздюлиться у гук-общаг с позорным бегством оттуда – что может быть забавнее?

…Сизый сигарный дымок улетал в приоткрытое окно, а с улицы залетали снежинки и тут же таяли. Коньяк в глубоком бокале, смешиваясь с табачным ароматом и зимним воздухом, наполнял ощущения тем, что в черной душе Виктора могло называться гармонией. Где-то Дед мороз дарил детям подарки, где-то пьяный вдупель З. драл очередную девку, чтобы снять стресс, а в гук-общагах были очередные траурные известия. Зачем это все? Почему это все? Зачем тот азиат приехал в Россию, чтобы вот так окончить свое существование? Виктор не понимал этого в той же самой мере, в какой очень часто не понимал самого себя.

Бенжамин Франклин как-то сказал, что демократия – пространство договоренности свободных вооруженных мужчин. Однако на практике свободные и вооруженные мужчины создают не только демократию, но и например блядство и бардак. Где-то существуют тихие и анемичные музыкальные и прочие субкультуры, но чем сильнее в среде выражено гендерное насилие, тем более явно выражено стремление представителей этой среды держать вокруг себя круг доступных девочек.