Василий Федорович - Faciam lit mei mernineris

Пока что важно понять, что прах исторического фашизма и нацизма не более чем прах – а по Европе бродит призрак чего-то совершенно нового. Каким оно будет – станет ясно достаточно скоро. Или не станет – что тоже вполне вероятно, если белая европейская цивилизация загнется совсем.

Одним из вопросов, которые всегда сильно забавляли Виктора, был вопрос «Убивал ли ты людей», иногда звучащий как «Скольких ты убил?». Что отвечать на первый он так и не придумал, так как говорить «нет» не поворачивался язык, а «да» - звучало как-то еще более глупо. А ответа на второй вопрос Виктор не знал сам – кто же вспомнит, сколько их было. Запомнить всех девочек с кем он спал тоже не получалось, но было бы более реальным в силу очевидности результата.

А с убитыми… кто же знает, сколько их было. Десятки акций, вылазок, просто драк, случаев «решения вопроса» - и не всегда ясно, чем там кончалось. Сколько на улице выжили после того, как молодой Виктор с друзьями встречали их на своем пути – проходя серыми тенями, и оставляя на снегу или грязном асфальте смешную темную изломанную фигурку с бурыми пятнами вокруг…. Самым честным ответом на второй вопрос для Виктора был ответ «не знаю».

Не помнил Виктор и то, как это произошло впервые. Вероятно, в какой-то из юношеских драк, когда весело били кого-то толпой и прыгали на голове. Зато хорошо запомнилось, как первый раз это случилось осознанно. Это произошло именно так, как поется в известной песенке «Кровостока» - «Убили цыганку. Так вышло…».

…Грязный двор пятиэтажки где-то в центре Екатеринбурга неподалеку от крупного университета. Сколько лет ему было? Восемнадцать, кажется. В памяти остались солнце, серый ноздреватый снег, забивающийся в кроссовки, и вороны – серые вороны на крышах и деревьях. Тогда он практически казался себе сверхчеловеком – не были ни смерти, ни страха тюрьмы, ни жалости. Зато было полное осознание того, как на самом деле устроен этот мир – где кусок железной трубы давал гораздо больше власти, чем табличка на кабинете.

Тихий двор, гаражи, пустырь – и срабатывает маячок «дичь!». Впереди – крайне мерзкого вида цыганка. Слои цветастого тряпья, дубленка, гнилые зубы с желтым блеском золотых коронок. Они увидели друг друга одновременно – и ошиблись в намерениях сторон. Цыганка решила, что молодой парень в спортивной куртке хочет купить героин. Участь ее была решена и до этого, но сказанное сильно добавило мотивации к действию. Во времена расцвета героиновой наркомании такая цыганка во дворе могла через какое-то время превратиться в тотальный пиздец, когда нельзя оставить во дворе машину а девочке выйти из дому в золотых сережках без риска встретиться с соискателями дозы. Поэтому решение Виктор принял мгновенно – рванув левой за отворот дубленки, впечатал правый локоть в гнилые зубы, взял клинч и привычно заработал коленями. Непривычно было лишь то, что он делал это один.

Бил ли ты, читатель, цыганок? У человека неподготовленного могут возникнуть совершенно неправильные иллюзии – мол, бить женщину не по-мужски, и,

вроде как, и не сильно сложно. Это ересь и ебанина – на самом деле цыганки как нельзя лучше иллюстрируют принцип «враг не имеет пола и возраста». С раннего возраста самки цыгана знают все о пиздюлях, драться умеют, а некоторые и любят. Отбиваются они грамотно и шумно, при том царапаясь и кусаясь. Пострадать от такой можно достаточно сильно – особенно в части разодранной рожи, и хоть победа над цыганкой и не имеет доблести, но требуют правильной техники и тактики. Виктор знал что делал. Цыганка орала; но не могла разогнуться из клинча – а навстречу летели колени. Джинсы быстро пропитались кровью из разбитого ебала, но до результата было еще далеко. То, что толпой делается за считанные секунды, тут растянулось во времени – визг, рывки, удары в ритме дыхания, на выдохе. Исход решил рывок за голову вперед и несколько ударов по затылку. Жертва упала на колени, и воодушевленный Виктор несколько раз прыгнул на голову сзади. На втором прыжке цыганка обмякла – совсем. Так вышло.

Тут к Виктору вернулось восприятие реальности – на картину смотрели окна учебного корпуса, был день, в двух шагах – тьма народу. Времени грабить труп не было, и Виктор рванул оттуда с большой скоростью, привычно скрыв лицо капюшоном. Короткий спринт через двор мимо гаражей, спокойно перейти улицу, еще два двора – и вот он уже в книжном магазине в трех кварталах оттуда. Темное пятно на черных штанах не сильно бросалось в глаза, и приведя дыхание в норму Виктор без проблем отправился в сторону дома – переодеваться.

По дороге он все время чувствовал, что его где-то наебали. Будучи интеллигентным и образованным юношей, он рассчитывал на какие-то переживания, или там просветление после содеянного. Но ничего подобного не произошло – в жизни ничего не изменилось. Вопрос, убить или не убить – оказался чисто техническим, а достоевские страдания – художественным враньем.

А вот ночевать пару дней Виктор решил подальше от тех мест, и правильно – в том дворе трое суток отиралась машина с мрачными усатыми мужчинами, которые явно испытывали горечь. Кого они там ждали было неясно, но поскольку «акция» отличалась спонтанностью, отсутствием подготовки и большой наглостью – у Виктора не было уверенности в том, что никто его не видел и не смог описать, а проверять не хотелось. Однако в очередной раз содеянное сошло ему с рук. Так паскудная цыганка превратилась в пару милых белых веревочек у него над монитором, которых спустя какое-то время образовалась целая связка. Шнурки, как водится, отметили – с соратниками, в известном читателю маргинальном кабачке на втором этаже гастронома на углу Ленина-Толмачова.

Как и все хорошие ремесленники, через некоторое время Виктор перестал радоваться просто очередному событию, но стал искать красоту и эстетику в убийстве. Удачный бросок, удар, колющий ножом – радовали в той мере, в какой они были совершенны. А больше всего Виктор радовался, когда по телевизору практически в каждой программе про скинхедов показывали нарезку из ролика «Формата 18», снятого у гук-общаг – с его личным участием. Так проходила земная слава.

***

М. своего первого натурально затоптал по пьяни. Никаких эмоций в его душе это не вызывало – у него вообще было с ними туго. В системе ценностей М. чужая смерть вообще не была сколько-нибудь значимым событием – скорее сопутствующим обстоятельством, проходящему по тому же разряду что снег и дождь.

Спустя какое-то время отношение к этому вопросу у него изменилось: убийство разной дряни прочно вошло в его базовую систему ценностей как явление положительное и совершенно необходимое. «Такого-то убили!» - «Правильно! А хули еще с ним делать было?». Несогласным с данной жизненной позицией, как правило, полагались пиздюли. Одним из самых загадочных обстоятельств тех лет для меня всегда было то, каким образом с такой жизненной позицией М. не сел.