Василий Федорович - Faciam lit mei mernineris

Странным образом это работало и в обратную сторону. Совершенно реальные и живые девочки чуяли в нем злое и веселое начало, от которого несло чем-то опасным. Он никогда ничего не рассказывал… но как-то так выходило, что те, кого он считал валькириями, частенько видели в нем Зигфрида. Так и шла череда этих быстрых и ярких отношений – которые продолжались до тех пор, пока очередная Валькирия не исчерпывала запас везения, и не превращалась в обычную блондинистую дуру. Но от этого Виктор не переставал думать – что когда-то так было и у древних, когда именно мысль о своей сероглазой Валькирии направляла руку воина и приносила удачу в бою.

Все вместе взятое, а также накопленный жизненный опыт, сделали Виктора изрядным фаталистом – он действительно верил в судьбу. Все знают, насколько причудливо бывают связаны события и линии чужих судеб – но не у всех есть власть сделать так, что норна оборвет чью-то нить жизни. Темная сторона жизни, столь хорошо известная Виктору, изобиловала немыслимым количеством всевозможной дряни и накипи рода человеческого. Убил цыганку-наркоторговку – оборвется вся цепочка грабежей, краж, угонов и прочей мерзости, которые бы сотворили те, кто с ее помощью скололся. Может быть кто-то из них и купит потом у другой – а может быть и нет. Так и будут жить те, кто никогда не пострадал от последствий зла, которое так и не наступило – так об этом и не узнав. Это давало ощущение власти над какой-то частью мироздания, инструментом воздействия на которое становились ножи и арматура.

Смысл правой идеи, таким образом, был не в умозрительном следовании каким-то нормам или политическому мировоззрению, а в конкретных действиях. В этом было существенное отличие наших героев от обычных бандитов – частенько они делали одно и то же, но руководствуясь принципиально разными мотивами. Кто-то считал важным для нации террор и какие-то политические действия, а Виктор – делать так, как он считал нужным. Брать на себя ответственность карать и миловать по своему усмотрению – определяя, кому жить положено, а кому нет. Это начало порой скрывалось в тени обычного стремления к наживе, или издевательствам над людьми ради насилия – но всегда оставалось.

Рядом с этим всегда уживалась тяга к прекрасному – музыка, литература, живопись, природа давали ему огромную моральную разгрузку и стимул что-то делать. Периодически, к своему удивлению, он находил множество совпадений своей картины мира и великих произведений искусства – особенно в эпохе Возрождения, когда те, кто остался в веках, не стеснялись брать в руки ножи и убивать – а потом создавали гениальные полотна. Еще умение ценить прекрасное отлично способствовало восприятию контраста – между идеальными образами искусства и той мерзостью, которая встречалась в окружающем мире. Там, где звучит Вагнер, барыгам и разнопородной нечисти существовать было совершенно точно не положено.

Созидательное и разрушительное начала в его душе примерно соответствовали такому же состоянию психики – когда в одном человеке сочетались интеллигентный парень, способный нравиться людям, и жестокая и циничная тварь, стремящаяся убивать. Несмотря на все свои позывы к прекрасному, все же сам Виктор точно понимал свое место в картине мира – и оно принадлежало к темной стороне жизни. С годами «темный попутчик» в его сознании становился все сильнее, а вот создавать прекрасное как-то не получалось.

***

Человек, известный читателю как лидер автономов – «Первый», тяги к прекрасному не испытывал никогда. В его картине мира существовало «дорого», «престижно», «богато», и иногда даже «красиво» - но лишь в той мере, в которой это было нужно для удовлетворения собственных потребностей. Однако, о судьбе и тех кто ее вершит он мог бы рассказать гораздо больше чем Виктор – в силу куда более богатого жизненного опыта.

Когда ему было совсем немного лет и он был обычным юным бандитом, старый и много повидавший авторитетный человек в Татарстане сказал, что убивать можно до той поры, до которой это устраивает Всевышнего – и стоит ошибиться в понимании его воли, как или посадят, или убьют, и ты будешь наказан. Страшноватые глаза старого татарина остались в памяти на всю жизнь – он накрепко запомнил это, и не раз имел возможность проверит на наглядных примерах из своей и чужой жизни.

С годами к «Первому» пришло понимание того, что он – меч Всевышнего. Иначе как было объяснить то, что за много лет он сохранил жизнь и свободу, выживая в самых отвратительных раскладах?

Задуматься о судьбе заставляло и исполнение заказов. Когда «Первый» и его группа работали ликвидацию какой-нибудь сволочи, словно сами небеса помогали. Все получалось как по маслу, моменты риска вообще себя не проявляли, милиция смотрела в другую сторону, а терпила наоборот сам деятельно шел к своей участи навстречу вершителям его судьбы. А когда это просто был случайный коммерс, который кому-то помешал… Очень часто даже совершенно выгодные расклады давали сбой – ничего не выходило. Сталкиваясь с таким невезением, несколько раз «Первый» отказывался работать и возвращал деньги, ибо где-то на интуитивном уровне верил в то, что нельзя идти против воли, явно превосходящей собственную.

Со временем он стал считать, что это работает и в обратную сторону: если они кого-то завалили случайно, то наказания без вины не бывает. Значит, так было надо.

Правая идея для него была не целью, а средством – как максимально избавиться от ограничений социума и сделать шаг к свободе. Виктору было достаточно власти менять что-то вокруг себя – а «Первому» нужна была власть над жизнями множества людей. Национал-социалистическая революция была нужна не для светлого будущего, а для бесконечной войны ради войны. Путь террора был гораздо более сильным адреналиновым наркотиком, нежели бандитизм – и именно отсутствие понимания этого и есть самый большой барьер в том, чтобы осознать кто такие «автономы». Бесполезно искать в их действиях реализацию каких-то созидательных стремлений – искоренить этническую преступность, или поменять антинародный режим на расово верный. Не нужна им и власть как средство управления людьми, или деньги для этого. Это все может декларироваться как цель и служить для оправдания своих действий – но делать это будет кто-нибудь другой, а не герои террористической войны. Тот же Гитлер прекрасно это понимал, после прихода к власти избавившись от массы такого рода публики в «ночь длинных ножей. Штурмовики SA, с которыми любят себя сравнивать скинхеды, оказались не нужны там, где надо создавать государство, а не разрушать все вокруг себя. Сталин таких же героев революционного террора также рассчитал крайне быстро – и правильно сделал.