Илья Беркович - Отец

— Робот, — прошептал Саша, глядя на одетого в коленчатое железо всадника на сером осле. — Робот, — повторил он уже неуверенно, потому что роботы вроде не носят на поясе длинных мечей, а головы их не украшают павлиньи перья. Нет, это не робот. Это… ну?! — Рыцарь, — выдохнула память. — Рыцарь!

Рыцарь тяжело спешился, привязал осла к облезлому стволу эвкалипта и поднял правую руку, как будто хотел посмотреть на часы. Он явно кого-то ждал. Потом вытянул из ножен меч, сделал несколько выпадов, пару раз рубанул по верхушкам кустов, сипло, как простуженный петух, потрубил в рог, — и кусты на другой стороне поляны раздвинулись, пропустив другого рыцаря. Его решетчатый шлем напоминал микрофон начала шестидесятых годов.

Рыцари сошлись в центре поляны, прикоснулись к нагрудникам, подняли забрала и заговорили по-русски. Появление русскоязычных рыцарей в джунглях Южного Вьетнама, между Реховотом и Нес-Ционой не удивило Сашу. Удивили, то есть потрясли его латы. И, вполуха слушая беседу, Саша все решал для себя и не мог решить: у кого из двоих форма круче?

— Я бы считал вас бесчестнейшим из рыцарей…

— Прошу отложить сражение. Трое лучших лучников ушли в армию…

У правого потрясающая нагрудная пластина в форме витой раковины. Но шлем, шлем у левого интереснее.

— Бюджет срезан наполовину. Нет денег даже на шлемы.

— Лившиц кует в долг.

— Рыцарь будет одолжаться у еврея?

— Ну, это не ново.

У правого наплечники с гравировкой, а у левого — так, гладкие.

Зато какие у левого стальные туфли! У правого — проще. Но шпоры!

Шпоры правого рыцаря, черные, с золотистым зубом колесики решили дело. Разглядев их, Саша прямо из кабины вертолета сиганул вниз. От удара он упал перед правым рыцарем, Костей Ланкастером на колени и, не вставая, простер к нему руки и тонким голосом попросил: „Примите меня! Я тоже хочу“.

— Рыцарь ли вы? — машинально спросил отпрянувший Ланкастер.

— Да! — ответил Саша, хотя был рыцарем только по отцу.

Через два дня, на той же поляне, стоя теперь уже на одном колене, Саша повторял за Ланкастером слова присяги: „Рыцарь клянется бороться со злом. Рыцарь клянется защищать бедных, вдов и сирот. Рыцарь клянется по первому требованию сеньора являться с оружием и не щадя жизни, до последней капли крови защищать великое дело Ланкастеров. При этом рыцарь клянется постоянно помнить, что он находится в игре и причинение вреда другим участникам игры недопустимо. Рыцарь клянется избрать себе недоступную Прекрасную Даму. Рыцарь клянется мечтать о том, как после смерти он попадет в замок Короля Артура и будет восседать вместе с ним за круглым столом“.

Лившиц согласился-таки отковать для Саши доспехи в долг. В гараже, где состоялась примерка, не было зеркала. Саша залез на горку шин и смотрелся в заднее стекло микроавтобуса. Искаженное выпуклостью стекла, огромное стальное чудовище впечатляло.

И действительно, когда той весной Саша в новых доспехах, на белом осле проезжал по улицам Ашкелона, Ашдода и Ришона, десятки юношей подходили к нему и записывались в войско Ланкастеров.

От Гедеры до Хедеры не было рыцаря сильнее и краше Саши Боцины.

Он быстро научился владеть мечом, стал непобедим на турнирах, достреливал из лука от забора участка разбитых машин до самого шоссе, и настал день, когда он, именно он, а не Костя, по песчаным холмам повел войско на ненавистных Йорков. Белели вдали башни Ришон ле-Циона, сжимались предвечерние облака, чернели кусты. Прекрасная дама с рекламного щита протягивала к Саше руки. В правой у нее была одноразовая ложечка, в левой — стаканчик томатного мороженого. На гребне холма Саша столкнулся с рыцарем в решетчатом шлеме. Под Сашиным мечом шлем смялся, как проволочная корзинка.

Потом — тишина. Потом крик: „К дороге тащите, быстро! Скорую! Чтобы все на месяц умерли!“. Потом — хруст кустов, топот разбегавшихся, нарастающий вой сирены и во внезапно наступившей темноте длинные световые лопасти мигалки.

Глава Йорков отделался сотрясением мозга. Израильская полиция не вмешивается в разборки маргинальных групп. Сашу не искали. Он зарыл доспехи в песок, перестал показываться в Нес-Ционе и записался на курсы компьютерного черчения.

Вместо занятий Саша шлялся по приморским улицам Тель-Авива, скоро познакомился с крашеными неграми (группой подростков, изображавших современных рэп-негров, в частности, красивших лицо и тело в черный цвет) и, чтобы стать одним из них, должен был совершить банапуту, обряд посвящения.

— Когда ты первый раз намажешь рожу ваксой и разопрешь ноздри ватными тампонами, ты не станешь негром, ты не встанешь негром. Ты в лучшем случае станешь просто зеброй.

— Сначала ты должен сделать банапуту, да-да. Ты теперь должен сделать банапуту. Как это круто, да-да. Это круто. Только ты, только ты и банапута.

Тель-авивское утро, в витринах блестят золотые жилки. Наркоманка моет голову из пластиковой бутылки. Уже стучат вилки. Воют газонокосилки. Кто-то откинулся. Его кладут на носилки.

— А ты с утра должен сделать банапуту. Ты с утра будешь делать банапуту. Как это круто, да-да. Это круто. Только ты, только ты и банапута.

— Пи-Пи-Три залез на дерево и цеплял проходящих баб за прически голландскими граблями. Акуна и Снуп сперли бочку мороженого и ели его саблями. Бурак размотал по улице барабан кабеля. Вапук и Джоп двух таиландцев ограбили.

— А ты какую будешь делать банапуту? Ты какую придумал банапуту? Чтоб было круто, да-да. Было круто. Только ты, только ты и банапута.

— Хочешь покрасить ваксой легавого? Хочешь сделать нашим легавого? Вот этого, марокканца корявого. Заманим во двор, — и на ура его.

Сашин папа, Альберт Маркович Боцина, не любил знать лишнее. Увидев, что Саша сильно испуган и почти не выходит из дому, Альберт Маркович не стал дознаваться, что именно натворил или, не дай Бог, совершил на этот раз его сынуля. Он только спросил:

— Сашулька, тебе надо в Украину уехать или к тете хватит?

— К тете, — тихо ответил Саша, и вскоре уже сидел на скамейке перед банком, в самом центре нашего городка.

В смысле костюмов городок был бедненький. Саша решительно не знал, что выбрать.

Выделялись поселенки с красивыми разноцветными обручами поверх косынок. Глядя на них, Саша еще раз пожалел, что при его телосложении в женское платье не переоденешься.

Пожалуй, хороши были подбитые пробкой шлемы и толстые защитные жилеты солдат, но пойти в армию — значило бы под страхом тюрьмы ТРИ ГОДА носить один и тот же костюм.

Решение пришло на третий день и, как всегда, само. Из тендера мицубиши вылез и подошел к банкомату человек в черном блестящем шелковом халате, белых чулках и толстых башмаках с пряжками. Первенствовала в его одежде шапка: меховой бочонок, похожий на откормленного свернувшегося черного кота. Две черных пружины выбивались из-под шапки и упруго качались у плеч. Лицо было гордое, серьезное и спокойное. Пересчитав купюры и сунув их во внутренний карман халата, человек прозондировал взглядом стоявшего перед ним восхищенного Сашу и сделал вот что: снял свою роскошную шапку и, поднявшись на цыпочки, крепко нахлобучил ее на Сашину голову.