Эми Тан - Клуб радости и удачи

В конце аллеи, тянувшейся вдоль нашего и соседнего кварталов, находилась маленькая детская площадка с песочницей, качелями и горкой, середина которой была отполирована до блеска от частого использования. На стоявших по периметру площадки деревянных скамейках всегда сидели старики-китайцы, деревенская публика: они щелкали своими золотыми зубами жареные арбузные семечки и бросали шелуху нетерпеливо воркующим голубям. Но лучшей площадкой для игр была сама аллея. Она всегда была полна загадок и сулила приключения на каждом шагу. Мы с братьями любили наблюдать, как старый Ли в магазинчике лекарственных растений выкладывает на плотную белую бумагу аккуратные кучки сухих насекомых, покрашенных шафраном семечек и душистых трав, предназначенные для его страждущих пациентов. Говорили, что однажды он вылечил женщину, умиравшую от родового проклятия, которой не смогли помочь лучшие американские доктора. Сразу за его аптекой была крохотная типография, которая специализировалась на тисненых золотом свадебных приглашениях и красных праздничных баннерах.

Дальше по улице находился рыбный магазин Пин Юэня. В его витрине был помещен наполненный водой резервуар, в котором кишмя кишели обреченные на смерть рыбы и черепахи, старавшиеся вскарабкаться на облицованные зеленым кафелем скользкие борта. Сделанная от руки надпись информировала туристов: «Здесь магазин еды, а не домашних животных». В магазине продавцы в заляпанных кровью белых халатах проворно потрошили рыбу, пока покупатели выкрикивали свои заказы, сопровождавшиеся неизменным требованием: «Мне самый свежий», — на что продавцы невозмутимо отвечали: «Всё самый свежий». В не очень оживленные торговые дни мы заходили в магазин и внимательно рассматривали ящики с живыми лягушками и крабами, которых запрещалось трогать, коробки с сушеными каракатицами и целые ряды переложенных льдом креветок, кальмаров и скользкой рыбы. Камбала каждый раз заставляла меня содрогаться: два глаза на одной стороне плоской рыбины напоминали мне рассказ мамы о непослушной девчонке, которая выбежала на большую улицу и попала под такси. «Расплющить в лепешка», — сообщила тогда мама.

В угловом здании было кафе Хон Синя на четыре столика. Маленькое крылечко сбоку от кафе вело к спрятанной в нише двери с надписью «Торговый агент». Мы с братьями считали, что из этой двери по ночам выходят злые люди. Туристы никогда не заходили к Хон Синю, потому что меню у него было напечатано только по-китайски. Однажды какой-то белый мужчина с большим фотоаппаратом попросил меня и нескольких других детей попозировать ему перед этим ресторанчиком. Он велел нам встать так, чтобы не загораживать собою аппетитную жареную утку, голова которой свисала набок из прокопченной петли. После того как он нас сфотографировал, я сказала, что ему следует зайти к Хон Синю пообедать. Он улыбнулся и спросил, что там подают, я выпалила: «Требуху, утиные лапы и внутренности осьминогов!» — и, хохоча во все горло, помчалась догонять своих друзей. Мы перебежали на другую сторону аллеи и спрятались в подъезде компании «Драгоценные камни из Китая», при этом мое сердце колотилось от надежды, что он погонится за нами.

Мама дала мне имя по названию улицы, на которой мы жили, Уэверли Плейс Чжун — именно так оно пишется в официальных американских бумагах. А дома меня звали Мэймэй, что значит «маленькая сестренка». Я была младшей среди детей и единственной дочерью в семье. Каждое утро перед школой мама возилась с моими густыми черными волосами, разбирала их на отдельные пряди, крутила и вертела в разные стороны, пока у меня на голове не появлялись две тугие косички, больно стягивавшие кожу под волосами. Однажды, когда она пыталась продрать мои непослушные волосы расческой с крепкими зубьями, мне в голову пришла коварная мысль.

Я спросила:

— Мам, а что такое китайская пытка?

Мама потрясла головой — во рту у нее была зажата заколка. Она смочила руку, пригладила мне волосы на висках, а затем вонзила в них эту заколку, да так, что та проскребла своим острием мне по коже.

— Кто сказать такой слово? — спросила она, не выказав и тени подозрения, что у меня могли быть какие-то задние мысли. Я пожала плечами:

— Один мальчишка в моем классе сказал, что китайцы делают китайскую пытку.

— Китайцы делать много всего, — просто ответила она. — Китайцы делать бизнес, медицина, искусство. Не так лентяи, как американцы. Мы делать пытка. Самый лучший всех.

Шахматы вообще-то достались моему старшему брату Уинсенту. Он получил их на рождественской елке в Первой китайской баптистской церкви, расположенной в конце нашей аллеи. Благотворительницы, устраивавшие праздник, принесли большой мешок с подарками от Санта-Клауса, пожертвованными прихожанами другой церкви. Имен на подарках не было, их разложили по разным мешкам — одни для мальчиков, другие для девочек, с учетом возраста ребенка.

Кто-то из взрослых надел костюм Санта-Клауса и жесткую бумажную бороду с приклеенными к ней ватными шариками. Я думаю, что те дети, которые сочли его настоящим, просто еще не доросли до того, чтобы знать, что Санта-Клаус не был китайцем. Когда подошла моя очередь, Санта-Клаус спросил, сколько мне лет. Я подумала, что это был вопрос с подвохом, потому что по-американски мне было семь лет, а по китайскому календарю — восемь, и ответила, что родилась семнадцатого марта тысяча девятьсот пятьдесят первого года. По-видимому, этот ответ устроил его. Он с важностью спросил, была ли я по-настоящему хорошей девочкой в прошедшем году, верила ли в Иисуса Христа и слушалась ли родителей. Мне был известен только один вариант ответа на эти вопросы, поэтому я с не меньшей важностью кивнула ему в ответ.

Понаблюдав за тем, как другие дети открывали свои подарки, я уже поняла, что большие коробки совсем не обязательно самые лучшие. Одна девочка моего возраста получила большую книжку-раскраску с персонажами из Библии, тогда как менее жадной девочке, выбравшей коробочку поменьше, достался стеклянный флакон с лавандовой туалетной водой. Какой звук издавала коробка, тоже было важным моментом. Десятилетний мальчик выбрал коробку, в которой что-то загремело, когда он ее потряс. Это оказался жестяной глобус с щелью для монет. Должно быть, он надеялся, что там полно пяти- и десятицентовиков, потому что, когда увидел, что там лежит всего лишь десять пенни, его лицо выразило такое явное разочарование, что мать отвесила ему затрещину и вывела из церкви, извинившись перед собравшимися за отвратительные манеры своего сына, не сумевшего оценить столь великолепный подарок.

Когда наступила моя очередь заглянуть в мешок, я быстро перетрогала все оставшиеся в нем подарки, прикидывая их вес в попытке представить, что там может быть внутри. Я выбрала довольно небольшой пакет, завернутый в серебряную бумагу и перевязанный красной сатиновой ленточкой. Это оказался набор сладостей «Лайф Сейверс», и остаток вечера я провела, раскладывая и перекладывая двенадцать цилиндрических упаковок в порядке убывания их ценности. Мой брат Уинстон тоже выбирал с умом. Его подарок оказался набором замысловатых пластмассовых деталей; в инструкции на крышке говорилось, что если их правильно собрать, то получится миниатюрная модель настоящей подводной лодки времен Второй мировой войны.