Андрей Шляхов - Записки школьного врача

– Белогвардейский авангард, – улыбнулась Марина. – Всяко лучше, чем это вечное «ты мне не дала – умираю я».

– Можно садиться! – разрешила солистка и продолжила петь:

Окончив исполнять гимн, четверка выстроилась по росту, и, чеканя шаг, пару минут маршировала по сцене до тех пор, пока девица не сказала:

– Стой! Раз-два! Вольно! Разойтись!

Последняя команда относилась и ко зрителям, которые разошлись на славу – аплодировали, кричали, топали ногами, а потом с чьей-то подачи принялись скандировать «За-щит-ник, За-щит-ник!».

Девица согласно кивнула стриженой головой.

– Мокрая земля – это в тему сегодняшнего дня, – сказал я. – Гидранты, системы пожаротушения…

– Только дождя не хватало! – поддержала Марина. Надо ли говорить, что на выходе из клуба нас встретил ливень?

Наверное, только в гимназии два учителя физкультуры могут поспорить насчет того, являются ли слова «бойкот» и «остракизм» синонимами.

Вячеслав Мефодиевич считал, что да, а Кирилл Алексеевич был с этим не согласен.

После недолгой дискуссии, чуть было не перешедшей в перепалку, обе стороны обратились к высшей инстанции – русичке Светлане Семеновне.

– «Остракизм» – это изгнание, гонение, насмешки, а «бойкот» – прекращение отношений с кем-то или чем-то в знак протеста, – сказала высшая инстанция. – Учти – я пью только «Абсолют»! – напомнил коллеге Кирилл Алексеевич.

– Надо было сразу оговаривать, – проворчал проигравший. – Били по рукам на литр хорошей водки – хорошую и получишь! И вообще, с каких это пор ты перешел на «Абсолют»?

– Классический пример беспроигрышного спора, – высказалась англичанка Бургомистрова.

– Почему беспроигрышного? – хором спросили оба спорщика.

– Да потому что пить свой литр вы будете сообща, разве не так?

– Так, – подтвердил Кирилл Алексеевич, – иначе это будет не по-христиански.

Тема бойкота уже второй день будоражила гимназию после того, как десятый «А» объявил бойкот своему классному руководителю Инге Аркадьевне.

Помнится, был и у меня в десятом классе подобный случай – конфликт с химичкой Валерией Владимировной, нервной и вздорной особой, перерос в недельный бойкот ее уроков.

Причина была такой – наш класс задержал историк, в результате чего мы опоздали на урок химии. Валерия Владимировна встретила нас неласково – криками да воплями, да такими яростными и оттого обидными вдвойне. Мы попытались объяснить ей ситуацию, но не смогли и оттого очень обиделись. Когда Валерия Владимировна начала орать, что мы решили сорвать ей урок, мы ответили, что срывает урок она своим ором. Ответ был легко предсказуем: «Все вы сволочи! Всех к директору!» После несправедливого директорского внушения мы посовещались и объявили Валерии Владимировне бойкот. На уроки ходили, но сидели молча и ни на какие вопросы не отвечали. Заданий тоже не выполняли.

На первом таком уроке Валерия Владимировна наставила всему классу двоек, а потом побежала за нашим классным руководителем. Та прибежала, наорала на нас и пригрозила всем исключением из школы.

Мы не сдавались – твердо стояли на своем. Действительно – если один педагог нас задержал, а другой этим недоволен, то мы тут при чем? Зачем нас обзывают, оскорбляют, зачем нам угрожают?

На втором уроке бойкот продолжался. На этот раз наводить порядок пришлось завучу. Она держалась поспокойнее, не столько давила на нас, сколько пыталась усовестить. Классный руководитель проявила инициативу и начала обзвон родителей – так, мол, и так, призовите ваших деток к порядку, пока они не сорвали весь учебный процесс.

Родители отреагировали совсем не так, как ожидала наша классная. Они встали на нашу сторону и подняли шум. Несколько человек явились качать права к директору, кто-то пожаловался в окружное управление здравоохранения, кто-то слил информацию знакомым журналистам. Поняв, что дело начинает принимать скверный, крайне невыгодный оборот, администрация школы пошла на попятный. Валерия Владимировна получила «по ушам» от директора и извинилась перед нами, двойки из журнала исчезли, а всем педагогам строго-настрого запретили задерживать учеников. Не уложился в отведенное время – твои проблемы.

Но у нас хотя бы был повод для объявления бойкота – и, согласитесь, довольно веский повод. Десятый «А» объявил бойкот Инге Аркадьевне на пустом месте, можно сказать – без повода.

Инга Аркадьевна дала ученикам задание – провести воображаемую экскурсию по французским местам Москвы, то есть по местам, тем или иным образом связанным с Францией. Обычно ученики писали про Поклонную гору, где в 1812 году «напрасно ждал Наполеон, последним счастьем упоенный, Москвы коленопреклоненной с ключами старого Кремля», да так и не дождался. И пусть ту, старую Поклонную гору, с которой Наполеон смотрел на Москву, срыли до основания еще в социалистические времена, а теперешняя – всего лишь имитация, но все равно можно сказать, что это было здесь, да еще и немного рассказать о Наполеоне.

Можно вспомнить про известный когда-то на всю Москву ресторан «Эрмитаж» на Трубной площади с его шеф-поваром Люсьеном Оливье, автором «самого новогоднего салата», да и мало ли в Москве «французских» мест? До сих пор подобные сочинения писались по схеме «написали, прочитали, оценили и забыли».

Один из учеников, Дмитрий Целевский, написал сочинение на тему… «французской любви», иначе говоря – орального секса. Описал места, в которых можно получить в Москве эту «услугу», причем, как сказала Инга Аркадьевна, «мальчик явно хорошо знал тему». С точки зрения стилистики и орфографии сочинение было написано на твердую четверку, но Инга Аркадьевна не стала его оценивать, а попросила Целевского написать о чем-нибудь другом, более приличном.

Тот отказался. Сочинение написано по теме? По теме. На французском языке? Да, на французском. Инга Аркадьевна оговаривала, каких тем можно касаться, а каких нет? Не оговаривала. Так какого же, извините, черта хочет Инга Аркадьевна? Не будет он переписывать сочинение, и все тут!

Разговор шел с глазу на глаз, но Целевский сделал его достоянием общественности. Пока взволнованная своим чуть ли не первым в жизни педагогическим поражением Инга Аркадьевна бегала советоваться с завучем Ниной Петровной и психологом Светланой Александровной, Целевский нашел понимание среди одноклассников, которых возможность побузить и самовыразиться интересовала куда больше, чем учеба.