Генри Лоусон - Рассказы • Девяностые годы

Конечно, в такой жизни были и свои недостатки: ни умывальника, ни комода, ни уборной. Приходилось забираться в заросли и там по-кошачьи сгребать песок. Целый день мимо палатки проходили мужчины. Моррис предостерегал ее, чтобы она осторожнее мылась и переодевалась, особенно по вечерам, когда керосиновый фонарь отбрасывал на холщовую стену отчетливые тени. Еще хорошо, что зима затянулась. Пыль, муравьи и мухи пока не слишком осложняли жизнь. Днем ослепительное солнце сверкало в синем небе, а вот ночью было холодно.

Пламя весело трещало, охватывая хворост, который Салли набирала с вечера и складывала в жестяной ящик, чтобы утром разжечь костер, хотя она зачастую находила еще тлеющую головешку. А тогда только и нужно было, что сгрести золу и угли и наложить сверху сухих сучьев. Приятно было греться у яркого пламени, вдыхать благовонный дым, поднимавшийся в чистом утреннем воздухе, и слушать, как перекликаются птицы. Подогревая вчерашние лепешки, помешивая кашу, поворачивая на сковородке шипящие ломтики сала, она с гордостью думала о том, что вот она может накормить Морриса сытным завтраком перед его уходом на работу. В полдень она готовила обед, а вечером — ужин.

Моррис шутил, что она способна творить чудеса при помощи банки мясных консервов, пары луковиц и кусочка сала. Свежее мясо было здесь роскошью, овощи, даже в консервах, — редким продуктом, но Салли, как уверял Моррис, ухитрялась приготовлять вкусный суп или ароматное рагу из чего угодно. Она так и не набралась мужества, чтобы отправиться в лавку к Баггинсам, но нередко ходила в другую лавку за покупками: бутылочка томатного соуса или маленькая жестянка с сушеными кореньями была бесценным сокровищем.

Моррис хвастал, что он лучше печет лепешки. И Салли не отрицала этого. Лепешки у Морриса выходили такие легкие и румяные, точно из булочной. Ей пришлось поучиться у него, как замешивать муку на воде, как месить тесто руками, быстро раскатать лепешку и сажать в большой черный горшок, служивший ей печью, насыпав на крышку немного тлеющих угольков. Фриско по привычке завтракал и обедал с Моррисом, но ужинать уходил в столовую Баггинсов.

Дни протекали легко, беззаботно, спешить было некуда, всякое дело делалось неторопливо, как будто все это не имело особого значения, да так оно и было — лишь бы попадалось золото и достаточно было воды и припасов.

Салли предоставила Моррису заботиться об этом. Она точно погрузилась в сладостный, безмятежный сон, часами сидела неподвижно, глядя в небо или наблюдая за людьми, работавшими на склонах хребта.

Она была поражена тем, как Моррис научился работать. Взяв кайло и заступ, он уходил чуть свет и возвращался с участка под вечер, весь покрытый красной пылью. Ему было все равно, что одежда его грязна и уже износилась, что он меняет белье только раз в неделю.

Салли начала по-новому относиться к мужу: она прониклась к нему уважением, и это чувство было глубже, чем та страстная любовь, которая когда-то толкнула их друг к другу. Она почти простила ему, что он так надолго бросил ее, когда увидела, как он живет. Даже его легкомысленное отношение к деньгам уже меньше возмущало ее. Казалось, так и должно быть в жизни старателя, в которой нет ничего, кроме голой борьбы за существование и охоты за золотом. Теперь она лучше понимала и эту жажду золота, которой здесь были одержимы все.

Золото, золото, золото!

Никто ни о чем другом не говорил. Ни о чем другом не думал. Золото было средоточием всех их усилий. От него зависела жизнь этой человеческой общины. Каждый грезил о сказочном богатстве, которое однажды дастся ему в руки. Все золотоискатели трудились в поте лица своего, недосыпали и недоедали, но не могли отказаться от надежды на золото и счастливое будущее. И только вороны предостерегающе каркали в эти ясные весенние дни.

Те, кто понимал вороний крик, ненавидели их. Унк Трегурта — старый корнваллиец, который однажды чуть не погиб в зарослях и потерял в пути своего товарища, — видеть не мог этих зловещих птиц; он хватался за ружье и стрелял по ним, как только они слетали с деревьев, чтобы поклевать отбросы возле его палатки.

По мере того как солнечные дни с ясными морозными ночами тянулись непрерывной чередой, люди все чаще с тревогой поглядывали на безоблачное небо. Необходим был дождь. Прошлым летом, говорил Моррис, в Хэннане было очень туго с водой; а сейчас каждую неделю сотни старателей, перекупщиков и дельцов с лошадьми и верблюдами приезжают на прииски, и если не будет хорошего дождя, вопрос о воде станет очень остро.

Целых два дня ледяной ветер гнал над равниной клочковатые грязно-серые тучи. На третий — разразился ливень. Старатели ликовали, плясали от радости, хохотали и кричали как одержимые. Но как стряпать на открытом очаге под дождем — Салли не знала.

Фриско устроил над огнем навес, на который пошла жесть от нескольких керосиновых бидонов, а позади очага поставил лист гофрированного железа, чтобы защитить пламя от ветра. Где он раздобыл это железо, никто не знал. В то время гофрированное железо было в Хэннане чуть ли не такой же драгоценностью, как и золото. Просто удивительно, как Фриско всегда умел достать, что ему нужно.

— Выпросить, занять или украсть — для меня все одно, мэм, лишь бы я получил, что мне нужно, — весело пояснил он.

Салли отнесла кастрюльки с едой в палатку, и они с Моррисом пообедали, не снимая пальто. Время от времени к ним заглядывали проходившие мимо старатели, чтобы поделиться радостью по поводу ливня. Промокшие до нитки, но веселые и возбужденные, они предсказывали, что сезон будет удачный и что жителей в Хэннане будет со временем не меньше, чем в Кулгарди.

Дождь шел всю ночь, и, свернувшись калачиком под одеялом из шкурок опоссума, Салли прислушивалась, как вода хлещет по крыше палатки и струйками просачивается внутрь. Но ей было тепло и уютно, а Моррис мирно похрапывал рядом с ней. Салли дивилась, почему она чувствует себя такой счастливой и довольной. Будет ли ей еще когда-нибудь так хорошо, даже если участок Морриса и Фриско будет продан и они разбогатеют и навсегда избавятся от нужды?

В этой первобытной жизни не все, конечно, было сладко. Салли не обманывала себя на этот счет. Но пока что она охотно принимала эту жизнь, как она есть, и не заглядывала в будущее. Беспокоило ее только то обстоятельство, что Моррис до сих пор ничего не узнал о своем бумажнике, и она понятия не имела, на какие деньги они живут. Разумеется, Фриско делился с ним всем тем золотом, которое давал их участок, но Моррис сам говорил, что это очень немного. Они решили либо продать участок, либо раздобыть денег, чтобы купить машинное оборудование. Другие прииски — Кассиди и Маритана, Мидас, Крез, Лейк-Вью и Стар — процветали, и ходили сенсационные слухи о залежах в Большом Боулдере.