Игорь Малышев - Подменыши

Сатир выбрался из ящика, лёг ничком на грязный пол. Руки и ноги распухли и не повиновались. Они, сильные, тренированные, спасавшие хозяина в любых передрягах, отказывались слушаться и лежали разбухшими мягкими колодами.

— К такому я не был готов, — подумал Сатир.

Он понимал, что теперь его положение стало совсем безнадёжным. Если до этого, можно было хотя бы попробовать сопротивляться, то теперь он стал беззащитным, как младенец.

— Конец… — прошептал он и со сдавленным стоном перевернулся на спину и закрыл глаза.

Когда через секунду его веки снова открылись, он увидел склонившуюся над ним Белку. Кончики её волос щекотали его лицо, она дохнула на лоб обречённого теплотой и свежестью. Потом легла рядом, прислонилась к уху Сатира и стала петь колыбельную песню.

Сатир сглотнул тугой комок в горле, прошептал:

— Я не думал, что ты знаешь колыбельные песни.

Она не ответила, только шелестяще усмехнулась ему в ухо и продолжала петь.

В багажном отделении царил полумрак. Под потолком блёкло светили редкие лампочки. Казалось всё вокруг залито мутной ржавой водой. Сатир плотнее прижался к голове подруги и ощутил какое-то особенное предсмертное счастье. Словно всё самое хорошее, что бывало с ним в жизни, вдруг вернулось и легло рядом.

Над бескрайним океаном летел самолёт. Серебристый и изящный, как падающая капля ртути. Летел спокойно, уверенно, раскинув крылья. Деловито и монотонно гудели моторы. Позади самолёта оставался белёсый пушистый след от сгоревшего топлива. Неожиданно лайнер вздрогнул, днище его разорвало взрывом, хлестнули языки пламени. Машина клюнула носом, попыталась выпрямиться, но крылья вдруг перестали держать и невыносимым грузом навалилась собственная тяжесть. Серебристый красавец отчаянно завыл, отказываясь верить в свою гибель, и устремился в блистающую на солнце синюю океанскую бездну.

Ответственность за взрыв самолёта взяла на себя леворадикальная группировка «1985», в знак протеста против политики президента-изменника Ассаи Руги и перехода Дого под контроль США.

Ребята из «1985» даже не подозревали, что они сделали для Сатира.

Когда команда, отправленная арестовывать Белку и Эльфа вернулась с одним плакатом, Руги всё понял и немедля снарядил погоню. У беглецов было пять часов форы. За это время они успели достигнуть джунглей и на несколько километров углубиться в них. В отряд, отправленный на их поиски, входили опытные охотники, которые вскоре напали на след. Началась изнурительная гонка.

Джунгли стояли плотной стеной, бежать здесь можно было не везде. Приходилось постоянно перелазить через упавшие стволы деревьев, продираться сквозь колючие плети лиан, которые подобно нитям гигантской паутины, оплели всё вокруг. Под ногами отступающих партизан хлюпало мелкое болотце. Пели птицы, перепархивали с ветки на ветку, смотрели блестящими бесхитростными глазами, издавали резкие, будоражащие крики. Цвели большие яркие цветы, издавая то одуряюще сладкие ароматы, то тошнотворную вонь гниющего мяса. Вокруг тех и других роями вились мухи и бабочки. Какие-то кровососы впивались в обнажённые участки тела. Укусы вызывали жестокий зуд. Трухлявые стволы деревьев, покрытые мхом и опелёнутые травами, ломались под ногами, расползаясь во влажное крошево. Казалось сама земля течёт под ботинками беглецов.

Дышать было тяжело из-за большой влажности, пот выступал на теле и не испарялся, стекая по лицу мутными каплями и пропитывая одежду. Эльф чувствовал, что задыхается. Кружилась голова, как будто у него снова началась лихорадка. Руки и нижняя челюсть дрожали. Бросало то в жар, то в холод. Было так тяжело, что хотелось всё бросить и упасть прямо в вонючую тёплую воду, закрыть глаза и ждать пули, которой его добьют преследователи. Уже не осталось ни страха, ни сожаления. Йон, казалось, почувствовал его состояние, обернулся и, попытавшись улыбнуться, прохрипел:

— Детский лепет. Я в детском саду больше бегал.

Эльф не ответил, даже не поднял голову.

На плечо его бесстрашно уселась большая синяя стрекоза с шуршащими прозрачными крыльями. Она глядела Эльфа не по росту огромными круглыми глазами, словно изучала его. Эльф посмотрел на неё краем глаза, чуть кивнул головой, приветствуя. Когда мимо стрекозы пролетала одна из тех мушек-кровососов, каких тут хватало, гостья резко сорвалась с места и схватила её. Снова уселась на плечо и стала есть добычу.

— Защитница, — подумал Эльф.

Поначалу противник шёл по проторенному следу, и быстро приближался, но вскоре ему пришлось идти медленнее и внимательнее смотреть под ноги.

Красив вид растянутой в траве струны мины-растяжки. Но ещё лучше звук взрыва, что слышишь позади себя. Йон и повстанцы шли быстро, как могли, и останавливались только чтобы заложить новые мины.

Так минуло двое суток, за которые они сделали всего несколько привалов, едва-едва успев перекусить и подремать. В конце вторых суток, по расчётам Йона, они покинули границы Дого и ушли к соседям. Погоню это не остановило. Видимо, с соседями Руги договорился.

Во время привалов Эльф лежал где-нибудь на сухом островке и вспоминал свою жизнь. Он не жаловался, не плакал, не жалел о спокойной московской жизни. Просто лежал и вспоминал.

Эльф смотрел сквозь листья деревьев на небо, по которому пролегали прозрачные дымчатые полосы, и думал, что смерть — это вовсе не плохо, если им с Сатиром и Белкой разрешат летать ангелами по африканскому синему небу, прятаться в нежно жемчужных облаках, умываться дождями, когда придёт зима, и дрейфовать в потоках ветров.

Очередной взрыв мины раздался совсем близко и беглецы поняли, что их настигли. Завязалась перестрелка. Йон и остальные на ходу оборачивались, выпускали несколько очередей в сторону погони и продолжали продвигаться вперёд. Стреляли даже не для того, чтобы нанести урон противнику, а просто чтобы тот не приближался слишком близко. До поры это спасало, но вскоре враг стал стрелять прицельно. Появились убитые и раненые. И тех и других бросали. Только раненым, если они не могли больше следовать за основной группой, оставляли несколько магазинов с патронами.

Когда очередь перебила Эльфу ноги, он от усталости даже не почувствовал боли. Просто понял, что ноги не слушаются и он не может идти. Поняв, что больше не надо никуда торопиться, он даже почувствовал что-то вроде облегчения. Упал в грязь, перевернулся на спину, тупо оглядел штанины. На обеих зияли небольшие рваные дырочки, сквозь которые толчками вырывалась тёмная кровь. В грудь ткнулись ещё две пули. Голову наполнил звон, всё вдруг разом отодвинулось куда-то, словно его отделили плёнкой, глушащей звуки, и он остался один на один с надвигающейся смертью. Это было так странно и неожиданно, что Эльф не мог в это поверить. Он вдруг оказался разом в обоих мирах и здесь, и там, за гранью. Внутри всё опустело. Ни о чём не думалось и ничего не хотелось. Не было ни страха ни боли, только чувство отстранённого удивления: «Как? Неужели, всё? Кончилось?..» и неожиданная уверенность, что это не конец. «Я не хочу умирать! Это бессмыслица какая-то, умирать глупо. Здесь так красиво, и вдруг… смерть…» Ткань жизни оставалась такой же плотной, только Эльф начал видеть её совсем по-другому: чётче, тоньше, яснее. Словно смотрел издалека в сильный телескоп.