Тим Лотт - Запретное видео доктора Сеймура

Ужасно… Хотя есть, должно быть, и пара положительных моментов.

Как то?

Вы по крайней мере не обременены более денежными проблемами.

Невероятно бестактное замечание.

Я всего лишь ответственно делаю то, что таблоиды делали безответственно. Кроме того, я признаю основополагающую истину: даже самого ужасного худа не бывает без добра.

Это правда. Алекс оставил нас финансово обеспеченными. В страховках он был дока. Ему нравилась идея «сетки безопасности». Теперь я по крайней мере смогу оплатить обучение всех детей в хороших частных школах и позволить себе дом, где у каждого будет отдельная комната. Но я жила бы в сарае и воспитывала бы детей на улице, если б у меня был шанс вернуть Алекса.

В этом я не сомневаюсь. Простите, что обидел вас. Вижу, это было для вас болезненно.

Да, именно так. Не могли бы мы прерваться?

[Примечание автора: После десятиминутного перерыва запись возобновляется.]

В завершение давайте вы более подробно расскажете о Сеймуровском институте. Вы основали его в прошлом году. Верно?

Я основатель и управляющий директор. Столько организаций занимается свободой информации и тому подобным, но почти никто не занимается, если так можно выразиться, диаметрально противоположным, а именно — защитой конфиденциальности. Случай с Алексом совершенно ясно — со зловещей ясностью — продемонстрировал, к чему может привести шпионская культура в ее крайних проявлениях.

Я помню, что мы говорили об этом в начале наших интервью, но расскажите мне, чем именно занимается ваш институт.

Он выступает за наше право существовать без наблюдения. Например, то, что делал Алекс в своем доме, никак не противоречит сегодняшнему законодательству. Использование жучков регулируется чрезвычайно небрежно. Это кажется нам неприемлемым. Институт также старается противостоять наплыву реалити-шоу на телевидении, что, на наш взгляд, является недопустимым развлечением, даже если участники согласны. Всем известно о закрытии «Большого брата» после того, как Майкл Паркер бросился с моста, когда его отсеяли. Тогда-то общество осознало, как отвратительно и опасно может быть это непрерывное… пожирание друг друга. Теперь, после смерти Алекса, давление еще усилилось, у нас появилась невероятная поддержка, которая с каждым днем становится все сильнее. Мы выступаем за ужесточение наказаний для индивидов или групп, профессионалов или любителей, которые снимают людей скрытой камерой без их согласия, вне зависимости от целей. Мы боремся за удаление камер наружного наблюдения с наших улиц, чтобы Британия не превратилась в страну, описанную у Оруэлла. Мы работаем над восстановлением полузабытого мира — мира частной жизни.

Можно задать вам еще один вопрос? Какой вы положили себе оклад на должности управляющего директора Сеймуровского института?

Что?

Какая у вас зарплата?

Весьма скромная — это, в общем, не ваше дело.

Больше или меньше, чем вы зарабатывали пиарщиком?

Это оскорбительный вопрос, но я отвечу на него, поскольку скоро мы покончим с этими интервью. Только если вы дадите мне что-то взамен.

То самое квипрокво.

Совершенно верно.

Примечание автора: То был бой, которому суждено было состояться. Но я немного замешкался. Будь я специалистом по журналистским расследованиям более, нежели романистом, я бы, конечно, знал, что любая компания должна публиковать финансовые отчеты и что зарплата Саманты Сеймур рано или поздно все равно станет достоянием гласности. Небольшое исследование вопроса выявило бы шестизначную цифру, составляющую ее оклад в Сеймуровском институте, — 117 500 фунтов, солидную сумму, не включающую в себя дополнительные и представительские расходы. Какими бы общественно полезными ни были принципы Сеймуровского института, личный доход Саманты Сеймур был весьма значительным.

Однако во время интервью простое наведение справок самым нелепым образом не пришло мне на ум. В течение наших с ней разговоров у меня неоднократно возникало чувство, что мной успешно манипулируют, и вот я снова оказался в ситуации, когда у меня не оставалось другого выбора, кроме как согласиться с ее требованием. Кроме того, она не оставила сомнений в том, что это наше последнее интервью. Добавить было нечего. Так что и я знал, что это последний раз, когда мне придется приносить себя в жертву.

Но что мне ей рассказать? Количество страшных тайн у каждого из нас ограничено — по крайней мере, свойствами памяти, способной удержать только определенное их количество. Казалось, мне уже не вспомнить, не оживить те кровоточащие раны моей личной истории, что могли бы утолить ее зверский аппетит.

Наконец кое-что пришло мне в голову — то, что было и быльем поросло и что мне удалось загнать в самые отдаленные уголки памяти. Когда это воспоминание всплыло, я попытался подавить его, загнать обратно, но оно все всплывало и пузырилось на поверхности. Ни о чем другом я уже думать не мог. Она посматривала на часы, и время от времени мне казалось, что она вот-вот прервет наше последнее интервью, так и не дав мне ответ на то, что я считал существенным вопросом. К тому моменту я начинал ощущать, что Саманта Сеймур не просто хитра и изворотлива, но способна манипулировать людьми и, весьма возможно, попросту чудовищно непорядочная особа. Короче говоря, мне казалось, что, изучая свой предмет, я упустил что-то очень важное, но в тот момент я был не в состоянии уточнить, что именно. Одно было очевидно: чем больше частей головоломки складываешь, тем больше не хватает.

Интервью с Самантой Сеймур (продолжение)

Итак. Что там у вас?

Я был подростком. Совсем еще незрелым. И, как и все подростки в моем районе, я вступил в банду.

А что это был за район?

Саутхолл в западном Лондоне.

Знаю-знаю. Мы называли его «Маленькая Индия».

Когда моя семья туда переехала, это был еще белый район. Потом нахлынула первая волна азиатов — по-моему, из Уганды. Дух места стал меняться. Ну, вы же читали «Аромат сухих роз».

Вы, по-видимому, собираетесь рассказать историю, которая в книгу не вошла.

Да.

А я-то думала, что в этих воспоминаниях вы обнажили правду до костей.

Не без цензуры. Моей — или, по крайней мере, моего подсознания. Есть вещи, которые нет сил помнить, не то чтобы рассказывать или публиковать.

Я заинтригована. Прошу вас, продолжайте.

В общем, я был в этой банде. То есть банда — одно слово. Нас было человек десять. Мы просто шатались по улицам, ища, чем бы себя занять. Было жутко скучно. Что мы собой представляли — вандалы, тунеядцы, пьющие сидр по темным углам. Вполне себе безвредные, во всяком случае, как мне казалось. Кто бы там что ни воображал, мы были точно не самые суровые парни в районе. Вы бы нас не испугались. Компашка прыщавых подростков четырнадцати-пятнадцати лет, развалились на тротуаре, курят дешевый табак, хихикают. Когда же случилось — в это было трудно поверить. И до сих пор трудно.